Полный форс-мажор - Владислав Вишневский Страница 3

Ульяшов не всё понял, разобрал главное: его на стойкость проверяют. Слабо ли ему постоять за свои войска. Ему? За войска? За свои? Да хоть где, да хоть сейчас… Ульяшов так и заявил:

— Только и всего? Шутишь? Ха-ха… Да легко. За неделю управимся. Хватит?

— А если…

— Нам? Никаких если! Неделя и точка. Всем копец! Слово офицера. Ты нас, Шура, зацепил. — Ульяшов уже грозил Палию. — Меня зацепил! А это… Ооо! Обидно. По-взрослому обидно. Чтоб наши войска, полк наш и… вот так… Извини… Это… это… Хорошо, пусть три недели… Хоть акул, хоть китов, хоть… кого угодно под орех разделаем. Одним залпом! Спорим? Нам любая задача по плечу!

За столом возникла недоумённая пауза.

От неожиданного отпора Палий нахмурил брови, думал. Нет, он соображал. И если несколько минут назад он просто трепался, балагурил, то в последних словах Ульяшова расслышал вызов. Себе вызов. Всей прославленной эскадрильи. Его друг Лев бросал вызов его мундиру. А о том, что это именно он только что спровоцировал Ульяшова, полковника, заместителя командира полка по воспитательной работе разделать его эскадрилью, как акул, под орех, он и забыл.

— Про акул ты это зря, Лёва, это вызов! Гром, это вызов?

Гром, косясь на запретный столик, коротко ответил:

— Не уверен.

— Нет, это вызов, — настаивал на своём полковник Палий. — Я знал, что Лёвка всегда такой был, — распаляясь, Палий грозил пальцем. — Но чтоб нам, акулам… противостоять… Да никто в мире… Никто… пусть даже Лёвкина гвардейская артиллерия… Это перебор! Отрабатывай, Лёвка, назад.

— Ни в коем случае. Нет-нет, ребята. Я подсчитал, месяца хватит. Точно. Как раз! Руку… — Ульяшов протянул Палию руку. — Руку, руку, я говорю, товарищ полковник, ну! Слово офицера!

Брови Палия взлетели вверх, оглядываясь на Громобоя, он призвал последнего в свидетели.

— Толя, Лёвка не шутит. Нам бросают перчатку! Ты слышишь? Нам!

Гром последнее понял прямолинейно.

— Где? Какую перчатку? Куда она упала? Я не вижу. Щас! — полез под стол.

Палий придержал товарища.

— Толян, упадёшь. Не ищи. Это фигурально. Наш друг, полковник Ульяшов, Лев Маркович, бросает нам вызов своими войсками. И месяца, говорит, не пройдёт, как они нас, он нас…

Гром уже водрузился на стуле.

— Он — может. Они нас — нет. — Голосом миротворца заявил он.

— И я так думаю, — согласился Палий, и решительно протянул руку Ульяшову. — Ладно. Что вы нас… эээ… что мы вас… Спорим… что ты сказал. Слово офицера! Слово офицера?

Ульяшов вскакивает, не очень правда ровно, но решительно.

— Согласен! Слово офицера! Ровно через месяц… Начиная прямо сейчас.

Вертолётчики тоже поднялись, встали, как смогли, подтянулись — знаковое событие, важное.

— Лучше с… завтра. — Миролюбиво предложил Громобой.

Палий согласился.

— Ладно, пусть с завтра. Гарантии? — Вопрос обращён был к Ульяшову.

Лев Маркович, чувствуя уже вкус первой победы, как некие фанфары, шире раскрыл душу.

— У меня вот такой командир… — сказал он, и показал в кулаке большой палец. — Одна фамилия чего стоит — Золотарёв. Слыхали? Золотая голова. Мужик. Золотарёв потому что. Стратег. Умница. Строгий, но душевный. Мой друг. Генерал сейчас! Да он со мной… мы с ним… Вот такой человек… Я уверен…

Палий перебил.

— Лев Маркович, товарищ полковник, на меня смотри, на меня… Ты первым сказал… Слово не воробей… Это вызов… Повторяю вопрос: ваши гарантии, товарищ полковник! Конкретно! Назовите гарантии.

Ульяшов хмыкает.

— Гарантии… Мои гарантии? Да пожалуйста. Если мы промажем… эээ… проиграем, что абсолютно исключено, да я, Шура, свой правый погон вместе со звёздочками на ваших глазах на сухую съем, и хромовые сапоги в придачу. Слово офицера! Век Стокгольма не видать! У меня знаешь их сколько там, в кладовке накопилось… Слово офицера! Меня там знают. А если вы проиграете, то…

Подхватывая, Палий продолжает:

— Мы твои сапоги съедим. Все! На сухую! Справедливо?

— Справедливо. — Подтверждает Ульяшов.

— И в кладовке которые, — дополняет Громобой и неожиданно логично, учитывая свою командировку, замечает. — Слушайте, ребята, а я же не смогу. Это не честно. Я же не здесь буду.

Палий его дружески одёргивает.

— Это, Анатолий Михалыч, в голову не бери, не думай. За тебя я здесь. Отвечу. Будь спокоен. — И неожиданно мягким баритоном, брови домиком, губы трубочкой, наклонившись над столом, тихонько поёт: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках…»

Обнявшись над столом, головами друг к другу, полковники дружно подхватывают:

«…её сын пролета-ает. С дружеской лаской…»

Полковник Ульяшов решительно меняет слова: «…Но не сдаётся правый и смелый…»

И все трое громко заканчивают:

«…алыми звёздами башен Кремлёвских, смотрит она за тобою».

Палий, дружески ерошит рукой волосы на голове Громобоя.

— За тобой она, Толян, смотрит, за тобой! Не забывай там. Смотри по сторонам, и на приборы. Чтоб взлёт, как посадка… Понял? Сам знаешь.

Громобой кивает.

— Угу!

— Как учили. — Грозит пальцем Палий.

— Угу…

И вновь с этого места в сознание Ульяшова пошли мелкие провалы памяти с обрывками фраз: «ноу пасаран», это вроде бы он кому-то говорил; «я тебя уважаю», это вроде бы ему говорили; «слово офицера», это он клялся, жал ребятам руки и убеждал их — «назад дороги нет». Кому нет, какой такой дороги, куда?

Словно он какое-то кино плохое смотрит. Боевик не боевик, но похоже на индийскую оперу, мыльную, конечно.

В одном из очередных «просветов», Ульяшов неожиданно узнал свой голос, как со стороны, расслышал:

— …Это святое, ребята. Не вырубишь… Шаг сделал — иди. Слово дал — выполни. — Круто кому-то говорил Ульяшов, грозно и серьёзно.

После чего, немедленно очутился в объятиях полковника Палия. Орденские планки друга жёстко царапнули щёку, Ульяшов высвободился.

— Обязательно, Лёвка! Молодец, друг, товарищ полковник, уважаю, — хлопал его по спине Палий. — Я тебя довезу. Налили, ребята… Подняли… Время пошло… Хух…

Полковник Ульяшов слабо сопротивлялся.

— Это последняя.

Тут же услышал замечание от Громобоя.

— Нельзя так говорить, Лёвка, накаркаешь.

— А я и не… каркаю, я… курлычу. — Парировал Ульяшов, и вновь очутился в жёстких объятия полковника Палия.

— Молодец, человече, — дружески мял его Палий. — Наш человек, авиатор… Друг! Брат! Зря с нами не пошёл, сейчас бы летал…