Смерть на взлетной полосе - Алексей Макеев Страница 3

Он утверждал, что пошел туда, выполняя распоряжение Курбанского, чтобы протестировать гидросистему «Ми‑8», в которой, по утверждению последнего, имелись неполадки. На замечание о том, что подобные функции входят скорее в обязанности техников, а не авиаинженеров, Китаев ответил, что выполнял приказание старшего по званию. А приказы не обсуждаются.

Так было записано в протоколе. Но, вникнув в смысл этой фразы, Лев решил, что следователь, проводивший допрос, по‑видимому здесь многое смягчил.

Кем бы ни был этот «старший по званию», заставлять дипломированного специалиста выполнять неквалифицированную работу по меньшей мере странно. А если учесть «личные счеты», о которых в разговоре упоминал Орлов и от которых не отказывался и сам Китаев, тогда подтекст этой отредактированной фразы становился понятен.

«Похоже, эксплуатировал парня по полной, — думал Гуров. — Пускай и пониженный в должности, но для него‑то этот Курбанский так и остался начальником. «Старшим по званию» во всех смыслах. Так что при желании «сладкую жизнь» мог устроить очень легко. И желание это у него, похоже, имелось. Чем же он ему так досадил, этот Китаев?»

Следователя, который допрашивал Китаева, этот вопрос, видимо, тоже интересовал, так как вскоре полковник обнаружил его в протоколе. Но ответ подозреваемого снова не порадовал подробностями.

«Не сумел свои грехи на меня свалить, поэтому и мстил», — прочитал Гуров загадочную фразу.

Что эти слова означают, следователю выяснить не удалось. На все уточняющие вопросы Китаев отделывался не менее загадочным: «Спросите у своих коллег».

Полковник не удивился тому, что, задав еще несколько незначительных вопросов, следователь закончил допрос. В подобных «упорных» случаях он и сам не всегда находил способ вытянуть информацию.

Да и о чем еще было спрашивать? Каковы бы ни были отношения Китаева с бывшим командиром части, факт остается фактом — парня взяли с поличным на месте преступления. Все яснее ясного, и, в сущности, надо было только соблюсти формальности, необходимые для передачи дела в суд.

Но, как ни странно, после ознакомления с протоколом допроса Гуров никакой ясности не ощущал.

«Прав Орлов, что‑то здесь не так, как‑то слишком уж все очевидно. Чересчур. Как будто спектакль срежиссированный. И бомба эта… Для чего она понадобилась? Можно, конечно, предположить, что парень заранее установил ее в этой кабине, как‑то узнав, что туда вскоре пойдет Курбанский. Но соваться самому, подставляя себя под удар, да еще и дополнительно совать в горло нож, а потом оставаться после этого преспокойно ждать, когда его застанут рядом с трупом и отпечатками, — это как‑то уж слишком. Это нужно совсем в голове серого вещества не иметь. Что‑то здесь не так».

После протокола допроса основного подозреваемого шли еще несколько протоколов с опросами свидетелей. Из них Гуров узнал, что в здании, где размещалась администрация части, услышали взрыв, после чего несколько человек отправились на летное поле, чтобы выяснить, в чем дело. Подойдя к вертолету, они обнаружили Китаева и Курбанского.

Опросы сослуживцев также подтвердили, что между авиаинженером и бывшим командиром части были неприязненные взаимоотношения.

Больше ничего особенного из материалов дела Гуров не узнал. Впрочем, было совершенно очевидно, что следователи и не старались слишком глубоко «копать». Для них, по‑видимому, все было ясно с самого начала.

Но, к счастью для Максима Китаева, на его стороне оставались люди, не готовые столь поспешно доверять очевидному.

После протоколов и документов с результатами экспертиз, подтверждающими первоначальные предположения следствия, Гуров обнаружил в деле многочисленные копии заявлений некой Ларисы Петровой.

Это были очень эмоциональные опусы, разительно отличавшиеся от обычного сухого стиля официальных бумаг. Там содержались хотя и ничем не обоснованные, но очень пылкие и настойчивые утверждения о полной непричастности Максима к убийству, а также заверения в том, что все это подстроено тем же Курбанским, задумавшим «сжить со свету» ее жениха.

Ничуть не смущаясь тем, что в итоге именно Курбанский и оказался главным потерпевшим во всей этой истории, возмущенная девушка призывала органы внутренних дел «раскрыть глаза» и «восстановить истину».

На каждом последующем заявлении красовался все более солидный адрес, пока очередь не дошла до Москвы.

Содержание везде было приблизительно одинаковым, и, пробежав глазами последнюю бумагу, Гуров решил, что с девушкой тоже не мешало бы пообщаться.

«Как знать, может, кроме этих всплесков, у нее найдется что‑нибудь более конкретное. Факты, наблюдения. Не может быть, чтобы такая твердая уверенность базировалась на одной лишь пламенной любви. Должно быть и что‑то реальное».

Когда Гуров закончил читать дело, был уже третий час ночи.

Аккуратно собрав бумаги в папку, он разложил казенную постель на нижней полке. С удовольствием растянувшись на узком ложе, он вскоре последовал примеру своего соседа, давно уже видевшего сладкие сны.

В Покровск поезд прибыл точно по расписанию. Ровно в девять утра Гуров сошел на перрон и, выйдя на привокзальную площадь, взял такси.

— В прокуратуру! — коротко бросил он в ответ на вопросительный взгляд обернувшегося к нему водителя.

После этих слов взгляд из вопросительного моментально превратился в настороженно‑испуганный. Втянув голову в плечи, как будто зная за собой некоторые грешки, шофер завел машину и в полном молчании довез Гурова до нужного места.

— Пожалуйста, — притормозив, проговорил он.

Внутренне усмехаясь инстинктивному испугу провинциального водилы, полковник рассчитался и вошел в здание прокуратуры.

Когда он показал дежурному удостоверение и сообщил, по какому делу прибыл, то сразу отметил большое оживление. Парень в стеклянной будочке, до этого момента казавшийся пребывающим в летаргическом сне, начал активно нажимать какие‑то кнопки, куда‑то звонить и минуты через три этой лихорадочной деятельности взволнованно сообщил:

— Пройдите на третий этаж, пожалуйста. Кабинет 311. Вас там встретят.

Поднявшись в лифте и пройдя по пустынным коридорам, Гуров уже собирался вежливо постучать в дверь, на которой красовалась цифра «311», но тут она сама отворилась, как по волшебству, и в проеме появился средних лет светловолосый мужчина. Он счастливо улыбался, будто встретил долгожданного гостя, и протягивал руку для пожатия.

— Здравствуйте, здравствуйте! Мне уже звонили насчет вас. Еще вчера. Говорили, что вы приедете. Проходите, присаживайтесь, — все так же радостно улыбаясь, говорил он. — Сколько хлопот из‑за нас! Таких важных людей напрасно побеспокоили. Добилась‑таки своего эта малахольная. И до Москвы дошла.

— А вы, значит, думаете, что напрасно?