Благодарю за любовь - Юлия Вознесенская Страница 3

Раннее утро в их загородном доме где-нибудь неподалеку от Венеции, ну, скажем, на Бренте. Они ездили туда с Жанной, осматривали старинные виллы… Все обитатели дома завтракают за длинным дубовым столом на веранде. Теплый ветерок шевелит неправдоподобно длинные кисти глицинии. Он сидит во главе стола и просматривает утреннюю газету. Остальные, чтобы не мешать хозяину, тихонько переговариваются между собой. Регина в нарядном голубом переднике, с длинными волосами, перехваченными голубой лентой, подходит к столу, неся в руках поднос с благоухающей свежеиспеченной пиццей… Впрочем, нет, не так. Он усадил Регину рядом с собой, сняв с нее передник и уложив ее волосы в тяжелый узел, а поднос с пиццей оказался в руках прехорошенькой итальянской девчушки с большими озорными глазами и пышной грудью. Ну да, Регина родила троих детей, а все-таки жене миллионера не мешало бы последить за грудью, можно бы и поднакачать немного, а то ей без лифчика и на улицу не выйти. Впрочем, если говорить о пластической операции, то в первую очередь изменить надо нос, этот типично еврейский нос с мягкой шишечкой на конце…

Виктор отложил итальянскую газету (Придется, кстати, выучить итальянский. Может, начать учить прямо сейчас? Да нет, куда спешить, успеется), и все сидевшие за столом гости прервали негромкий разговор и устремили на него внимательные взоры.

— Какие у кого планы на сегодняшний день, дорогие мои синьоры? — спрашивает он с покровительственной улыбкой. — Я сегодня собираюсь по делам в Венецию, так что моя машина к вашим услугам!

— Донателла хотела поехать купить какие-то чистящие средства. Может, ты забросишь ее в супермаркет? Это тебе по дороге, а обратно она приедет на такси, — говорит Регина, его послушная жена-умница. — Но если тебе не хочется, я сама могу ее свозить.

— Да нет, отчего же? — пожимает плечами Виктор. И думает при этом, что хорошо, если другие гости сегодня откажутся от поездки в Венецию, тогда они с Донателлой после супермаркета могут часок-другой неплохо провести время в каком-нибудь придорожном отельчике. Донателла уже полгода исполняет в доме обязанности горничной, но не только, не только… Однако, кажется, Регина начинает что-то подозревать: придется изобрести серию придирок к бедной девочке и уволить ее с хорошим отступным и наилучшими рекомендациями. А на смену ей нанять блондинку — темноволосые итальяночки ему уже поднадоели; в Венеции полно златокудрых красавиц, да и русоголовые девушки из Милана очень и очень недурны…

— Ну а как продвигается портрет Регины? — спрашивает он белокурого красавца Александра Исачева… Хотя нет, кто-то недавно говорил ему, что художник Исачев погиб от передозировки наркотиков у себя в Белоруссии, так что Исачев тут не годится. А какая прекрасная, однако, смерть: улететь в наркотические фантазии и не вернуться в этот суровый и пошлый мир! Ну ладно, пусть это будет ученик Александра Исачева, пока никому не известный, но уже открытый им, Виктором Гурновым, поскольку ему уже виделся портрет Регины, выполненный именно в манере Исачева.

— Портрет почти готов! — весело отвечает молодой художник, полный доверия и признательности к своему богатому собрату, художнику и меценату.

— Можно взглянуть?

— Конечно, маэстро! — художник вскакивает с места, он уже готов бежать наверх.

— Регина, хочешь посмотреть на свой портрет? — спрашивает Виктор.

— Я его видела, дорогой — я же позировала Степану!

Фу, какое несуразное имя! Виктор поморщился.

— Ох, простите, Стефан! Я всегда сбиваюсь почему-то на Степана, — извиняется Регина.

— Ничего, я привык, — кротко отвечает Стефан, длинный, тощий и белобрысый, похожий на молодого послушника. Втроем они поднимаются на второй этаж, где вдоль длинного коридора, освещаемого с торцов двумя большими, от пола до потолка окнами, размещены по одной стороне студии художников, а по другой — их личные комнаты: у каждого художника отдельная студия и спальня. Они заходят в залитую солнцем студию Стефана — ее освещает высокое окно, занимающее всю переднюю стену; снаружи этот край крыши специально приподнят; архитектор строил «Приют русских художников» по его, Виктора, рисункам.

Портрет изображает головку-аквариум на золотисто-сером фоне площади святого Марка с голубями. Лицо Регины зеленовато-бледное, как у русалки или утопленницы, а в ее зеленых волосах-водорослях прячутся маленькие разноцветные змейки — легкое напоминание о Гофмане. В лице у нее что-то колдовское, коварное, что вовсе Регине-дурочке не свойственно, но тем не менее портрет Виктору нравится. Особенно приятно ему, что на дне аквариума, на небольшом холмике песка стоит крошечная копия их виллы. Да, художники почитают его как отца родного — еще бы, ведь он столько для них делает!

— Это конгениально, Стефан. Это лучшая твоя работа.

— Я тоже так думаю, — скромно отвечает художник.

— А мне портрет не очень нравится, Вики, — вдруг возражает Регина. Оба удивленно на нее смотрят. Да, кстати, надо будет отучить ее от этого дурацкого «Вики», он ей не песик. — Стефан начал писать портрет до того, как мне сделали пластическую операцию. Мне совсем не хочется видеть, какой уродливый у меня раньше был нос! — Регина подходит к мольберту, чуть пригибает колени, чтобы ее голова оказалась на одном уровне с портретом, и демонстрирует свой новый профиль — с точеным, слегка вздернутым носиком. Стефан тут же послушно берет кисть — и профиль Регины на портрете тоже приобретает интернациональную безупречность.

Нет, он, Виктор, вовсе не русский шовинист и уж тем более не антисемит, о чем говорит его серьезнейший роман с Региной, но ему всегда казалось чем-то почти неприличным носить на лице явные признаки своей нации. Его собственное лицо, к примеру, может быть лицом американца, шведа, немца — он просто красивый блондин-европеец, друг мужчин и покоритель женщин. Впрочем, про мужчин это он соврал, с мужчинами он ладить как раз никогда не умел, его народ — женщины… Мужчины наверняка завидовали его успехам по части слабого пола, но, что уж тут скрывать, отчасти за это же его и презирали — ведь других-то успехов у него пока не было… Но с деньгами он завоюет себе уважение и мужчин тоже!

Вернисаж в Венеции. Виктор стоит в группе опекаемых им русских художников и дает интервью сразу нескольким журналистам. Сверкают блицы, работает телевидение. Вокруг мужчины в черном, женщины сияют нарядами, бриллиантами и косметикой.

— Сеньор Гурнов, почему вы задумали организовать свой Приют русских художников именно в Италии?

— Потому что Италия — родина художников! — Журналисты и гости рукоплещут.

— А когда вам пришла в голову эта идея?

— О, это было задумано мною давно, еще когда я был нищим эмигрантом, не имел денег на краски, кисти и полотна, да у меня и на обед не каждый день были деньги…

А кстати, что там у него с деньгами на самом деле? Отстранив мечты и фантазии, он открыл глаза, приподнялся на локте, протянул руку к стулу, на котором висела одежда, и вынул из кармана замшевой куртки (подарок Регины) элегантный кожаный бумажник (еще один ее подарок), достал деньги и пересчитал: семьдесят марок. И все? Грустно. И когда это он успел все просадить? Напрасно он вчера ужинал в вагоне- ресторане и уж тем более зря добирался от вокзала до дома на такси: не для того он терпел игру Регины со сдачей, чтобы потом остаться с такими грошами. А игра была не ахти какая хитрая: каждый раз, расплачиваясь в кафе или ресторане, Регина отдавала Виктору крупную бумажку и тут же вставала и уходила в туалет — подкраситься… Он расплачивался, официант приносил сдачу, Виктор оставлял ему небольшие чаевые, а остальное клал в бумажник. После чего надо было продолжать правила игры: