Семь чудес преступления - Поль Альтер Страница 3

Я молча согласился, проклиная себя за собственное легкомыслие. Исполненный непонятной радости, Оуэн яростно помешивал кочергой жар в камине:

– В самом деле, вы знаете, какое сообщение убийца отправил в полицию?

Я признался в своем неведении, уточнив, что об этом ничего не говорилось в прочитанной мной статье.

– Верно, – бросил Оуэн. – Пресса очень мало выяснила об этом деле. Теперь я знаю о нем больше, чем вы, получив справку от одного из моих друзей в полиции. Вот что там было: «АЛЕКСАНДР.А… БУДЕТ СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ ЖЕРТВОЙ ПЛАМЕНИ! ЭТИМ СМОЖЕТ ВОСХИЩАТЬСЯ ВЕСЬ МИР! ОН СТАНЕТ МАЯКОМ, СОЛНЦЕМ МОРЯ!» Обратите внимание на букву «А», вторую букву фамилии «Райли», но любопытно, что остальные буквы были заменены точками. Как бы то ни было, это сообщение оказалось слишком заумным для полицейских. Они практически не придали ему значения, думая, что имеют дело с каким-то любителем дурных шуток. По крайней мере до того момента, когда узнали об убийстве смотрителя маяка по имени Александр Райли. И стало очевидно, что они больше не могли сомневаться в смысле этих слов!

– …«Жертва пламени», – повторил я, – не отрывая взгляда от яркого огня, трепетавшего в камине, и представляя последние мгновения несчастного. «Он будет маяком, солнцем моря». Действительно, нет ни малейшего сомнения в смысле этого послания. Признаю, что это дело – одно из самых загадочных!

– Но это еще не все, – добавил Оуэн, улыбаясь. – Сообщение написано не на бумаге, а на холсте, натянутом на подрамник!

Подобно живописцу, таинственный отправитель начертал свое послание маслом на холсте, кистью, заглавными буквами! Теперь вы понимаете, почему я в определенных обстоятельствах позволяю себе говорить о художнике?

– Сообщение, начертанное на холсте? – воскликнул я, все больше удивляясь.

– И, пожалуйста, живопись совсем свежая! Кажется, констебль, открывавший тщательно упакованный пакет, измазал в краске все пальцы!

– Но ведь это… это, – бормотал я, не находя слов.

– Прекрасно!

– Нет, отвратительно!

Оуэн пожал плечами:

– Это вопрос точки зрения. Как бы то ни было, двумя неделями позже Скотленд-Ярд получил вторую «картину», на которой было начертано кистью: «МИСТЕР …А. ПОГИБНЕТ ЗАВТРА ПОСЛЕ ПОЛУДНЯ. СМЕРТЬ НАСТУПИТ ОТ СТРЕЛЫ, ПРИЛЕТЕВШЕЙ С НЕБА». Как и в предыдущем случае, живопись была еще свежа… и убийца выполнил свое обещание. Потому что, как вы знаете, мистер Томас погиб ранним утром следующего дня, в указанный час. Но позвольте мне напомнить вам обстоятельства этого убийства, может быть, еще более удивительного, чем убийство Александра Райли…

– Я спрашиваю себя, – вновь заговорил Оуэн, – не был ли убийца, совершая свое злодеяние, вдохновлен Талией…

– Талией? – осведомился я, – а кто это?

Погрузившись в созерцание статуэток на каминной доске, Оуэн внезапно повернулся ко мне с удивленным видом:

– Как, вы не знаете Талию?

– Одна из ваших знакомых, я полагаю? – рискнул предположить я, улыбнувшись и пытаясь смягчить его все более скептический и суровый взгляд, обращенный ко мне. – Одна из молодых и хорошеньких художниц, которыми вы восхищались, – как совершенством их произведений, так и их…

– Знаете, что в вас самое обаятельное, Ахилл? – снисходительно и насмешливо прервал меня он. – То, что вам удается быть глупцом, говоря чистую правду. Талия – действительно прелестная молодая девушка, в сущности, художница, а значит, одна из моих подруг… Но вы совершенно не знаете, кто она, так ведь?

– Положим, так! – отозвался я, раздраженный его тоном и укоризненным взглядом. – Я не знаю, кто такая Талия, совершенно не знаю! Это преступление?

– Боже мой, Ахилл! – серьезно произнес он, опуская голову. – Смотрите… вот она. (Оуэн с усилием поднял руку, указывая на одну из статуэток.) Она держит маску и пастуший посох… Это муза, возглавляющая сельские маскарады и комедии, что и вызвало мое замечание по поводу этой блестящей «комедии» убийцы в сельском убранстве…

– Муза? – проговорил я, разглядывая Талию и ее соседок. – Но скажите, эти девять статуэток и есть девять муз, девять греческих богинь, вдохновляющих тех, кто занимается искусством?

Оуэн поднял голову, и я увидел его изменившееся лицо.

– Как? Вы не знали этого? Вы их не узнали?

– Хм-м… Нет… Вы мне об этом никогда не говорили!

Он что-то забормотал, еще больше расстроившись:

– И вы даже не замечали предметов, которые держат эти прелестные девушки? Флейту? Лиру? Глобус? Компас? Свитки папируса? Кифару?..

– Несомненно, замечал, но не пытался сопоставлять…

– Господи, – прошептал Оуэн, опускаясь в кресло. – Это невозможно… Сделайте хотя бы вид, что это неправда!.. – Закрыв глаза и запрокинув голову на спинку кресла, он продолжал умирающим голосом: – Как вы можете так поступать со мной, Ахилл? Вы, тот, кто считается моим другом… Не знать Талию… Нет, это слишком! Вы нанесли мне страшный удар! Будьте по крайней мере любезны, принесите мне мое успокоительное, иначе я упаду в обморок… Быстро!

Я исполнил его просьбу без возражений, привыкнув с самого начала нашего знакомства к доведенным до крайности комическим сценам моего друга. С тех пор, как на его жизнь было совершено покушение, исполненное с безупречным вкусом, – гармонично и изящно, Оуэн стал испытывать приступы недомогания, которое в зависимости от того, насколько серьезно он воспринимал то или иное событие, приводило порой к полной потере сознания. Часто этот недуг носил показной характер, но иногда, в особых случаях, одолевал его всерьез, как, например, несколько лет назад, при погребении королевы Виктории. Когда траурный кортеж следовал перед ним, Оуэн рухнул бесформенной массой в самом центре толпы торжественно застывших высокопоставленных чиновников. Когда он пришел в сознание, стоявшие рядом с ним ожидали от него объяснений в соответствии с глубокой скорбью, приличествующей событию, но были сильно удивлены, услышав критику в адрес аранжировщиков траурных венков. Его поразило явное отсутствие гармонии при выборе цветов – настоящая провокация для людей, обладающих хорошим вкусом. Это и стало истинной причиной обморока. Надо ли говорить, как было воспринято подобное объяснение.

Я познакомился с Оуэном при сходных обстоятельствах и, воспользовавшись этим отступлением, открывая скобки, хотел бы поговорить о вашем покорном слуге, который в то время только что оставил родную Южную Африку, чтобы поселиться в метрополии. Обеспеченный хорошим наследством, я был озабочен тем же, чем и Оуэн, хотя, конечно, в меньшей степени. Даже сегодня не знаю, к чему я стремился, но после нескольких бесплодных попыток в различных областях искусства, продвигаясь от меценатства к практической деятельности в определенной сфере, я завершил свои поиски и метания в дирекции предприятия по производству художественной посуды в Веджвуде, который расположился на холмах Котсуолдса, что меня вполне устроило. По долгу службы мне приходилось часто бывать в Лондоне, где на досуге я регулярно встречался с Оуэном, который тогда делил свое время между детективными расследованиями – частными или по срочному заказу из Скотленд-Ярда – и неожиданно приобретенным им ремеслом искусствоведа.