Женщина перемен - Алла Холод Страница 3

В конце 2008 года произошли два события, благодаря которым наша жизнь могла измениться в лучшую сторону. Мой умный и терпеливый муж наконец нашел интересную перспективную работу в какой-то частной кредитной организации. Он обрисовал ее лишь в общих чертах, и мне представилось нечто вроде очередной финансовой пирамиды. Я, естественно, испугалась, но Максим меня успокоил, убедив, что пирамиды ушли в прошлое, а кредитование вечно, меняться будет лишь упаковка пакета этих услуг. Я не стала ни спорить, ни пытаться вникнуть, и не только потому, что совсем ничего не понимаю в финансах. В моей жизни тоже наметился сдвиг. Супруга нашего нового губернатора оказалась активной покровительницей муз, и в нашем театре появился новый художественный руководитель. Дирижер столичного уровня и столичной же прописки. Его так и хотелось назвать маэстро: он был высок, статен, носил эспаньолку, изысканные шелковые шарфики под пиджаки, которым не было цены. Он был хорош гордой красотой немолодого испанского гранда. Столь холеного и породистого, что обращаться к нему по имени-отчеству казалось кощунственным. Так и хотелось сказать ему «синьор». Между тем звали его — Эдуард Альбертович Вощак. В городе он находился не постоянно, бывал наездами, решал важные вопросы и снова исчезал где-то в своем звездном пространстве. Однажды он вызвал меня в свой кабинет.

— На ваш счет, Любовь Николаевна, у меня есть особое мнение, — начал худрук, называвший всех солистов по имени-отчеству, — присаживайтесь.

Он отодвинул от стола стул и жестом пригласил меня занять его. От волнения я чуть не плюхнулась мимо, вызвав у гранда едва заметную улыбку.

— Вы обладаете прекрасными данными, Любовь Николаевна, — начал он, заняв место напротив меня, — у вас прекрасный голос, и вы вполне зрелая певица. Кроме того, у вас есть достоинство, делающее вас весьма конкурентоспособной. Я имею в виду вашу внешность. И молодость. Скажу вам искренне: вы поразили меня своей красотой. Такое сочетание бесценно для оперной дивы. Вы понимаете, что я имею в виду? Оперная сцена не переполнена красавицами. Ваше имя вполне достойно показаться на афишах более престижной труппы, чем та, где мы имеем честь сегодня служить. Подойдите к моему компьютеру, прочтите открытую страницу.

Сердце мое колотилось, в горле пересохло. Что это? Пошлое ухаживание? Или он что-то действительно имеет в виду?

Я пересела на начальственный стул и уставилась на экран. Ах, вот он о чем!

— Поняли, о чем я? — сказал Эдуард Альбертович, поднимаясь со стула. — В будущем году в Лондоне будет проходить международный конкурс молодых исполнителей оперной музыки. Туда съезжаются дирижеры ведущих мировых сцен, там заключают контракты крупнейшие студии звукозаписи. Вам надо начинать подготовку немедленно, осталось несколько месяцев, нужно торопиться. Педагога я вам дам. На следующей неделе он сможет приехать. Вы познакомитесь, и мы обсудим конкурсную программу. А пока вы дома тщательно изучите конкурсные требования и все такое.

— Я подумаю, — дрожащим голосом ответила я.

— Нет-нет, я не прошу вас подумать, — возразил дирижер, — вы обязаны принять участие. С вашим голосом и божественной внешностью думать не о чем. Это ваш шанс. Готовьтесь.

Я не решилась сказать Максиму сразу. Судя по его возбужденному виду, надежды на новую работу полностью оправдывались. Правда, он стал приходить позже, чем раньше, но вид у него был возбужденный, настроение приподнятое. Он начал строить какие-то планы, и, хотя не обещал, что они реализуются прямо завтра, кое-какие сдвиги в нашем положении уже наметились. Я перестала экономить на еде. И обувь к осенне-зимнему сезону мы с Максимом купили в дорогом итальянском магазине. «Это только начало», — приговаривал мой муж, он был так окрылен, что я никак не могла решиться сказать ему о том, что поеду на конкурс в Лондон. С момента нашей женитьбы мы не разлучались ни на один день. Лондон — еще полбеды. Вопрос, что будет дальше? Вдруг мной кто-нибудь заинтересуется? Что тогда?

Сказать, конечно, пришлось. Максим не сразу осознал услышанное и глубоко задумался. А потом спросил меня напрямик:

— Ты готова делать карьеру, жертвуя семьей?

— Я не собираюсь жертвовать семьей, Максим, но мне очень важно, чтобы меня признали. Важно достичь этого успеха.

— А зачем тебе здесь звание лауреата? — резонно заметил он.

— Как зачем?! — взвилась я. — Я же человек творческой профессии! Для меня успех — это вершина, к которой я стремлюсь, как всякий, понимаешь, всякий исполнитель! Любой! Любой на моем месте.

Мы спорили, даже ссорились, Максим добивался того, чтобы я подтвердила ему свое желание продолжить карьеру на другом, более высоком уровне. Я отказывалась, но его не убедила. В конце концов он просто сказал «ладно, поживем — увидим», и больше мы эту тему в негативном контексте не поднимали. Максим не досаждал мне, но и не успокоился, я это чувствовала по его настороженному взгляду, по тоскливым проблескам в глазах. Но я старалась ни о чем не думать, не отвлекаться. Я много и усердно работала. И чем больше усилий и вдохновения я вкладывала в проект, тем более замкнутым и отрешенным становился мой муж. Но мне хотелось в Лондон. Мне хотелось блистать. Мне хотелось победить. И я отмела все прочие мысли в сторону.

Несчастье случилось со мной за два дня до поездки в Москву на финальное прослушивание. Я была полностью готова, уверена в себе. Эдуард Альбертович советовал мне употребить последние дни на отдых, прогулки в одиночестве, чтение приятной легкой литературы. Максим смирился с моим решением и тоже по-своему готовился. Мы собирались в выходные совершить поход по магазинам. Платья для выступлений были готовы, но мне требовалась приличная повседневная одежда. Все же ехать в Москву. Потом в Англию. Не в моих же обносках.

У Максима оказалось больше денег, чем я ожидала, и он купил мне тоненькую и почти невесомую курточку из шкурки пони. Она была очень элегантной, ничего подобного у меня до сих пор не было. Еще мы приобрели итальянскую сумку, трикотажный костюм, кардиган и водолазку из черного кружева. В обновках я выглядела великолепно. Особенно в черной блестящей курточке, к которой мы купили дорогущий шелковый шарфик, грязно-розовый, с рисунком. В конце концов мой ослепительный вид обошелся мне слишком дорого.

Я возвращалась из театра не очень поздно, но осенью темнеет рано, и мрак в нашем проходном дворе был кромешный. За мной никто не шел, я бы услышала, откуда выскочил этот проклятый наркоман, я так и не поняла. Я даже боль от удара почувствовала не сразу, сначала был шок. Он ударил меня один раз, потом другой. Из носа брызнула горячая струя крови. У меня перехватило дыхание. От неожиданности и ужаса я не могла ни увернуться, ни попытаться защититься. Я даже не могла понять, откуда, с какой стороны на меня сыплются удары. Я видела только черный силуэт нападавшего — тощий, сутулый, голова покрыта капюшоном. Я упала на колени, он схватил меня и поднял, держа за горло. Потом выхватил из рук сумку и велел снимать шубу. В темноте он принял мою курточку за полушубок. Я сделала все, как он велел, он подобрал мои вещи и собрался было улепетывать, но напоследок схватил меня за горло: