Троянский конь - Стэл Павлоу Страница 30

Проклятые воспоминания разворачивали прошлое под разными углами зрения, говорили разными голосами – и все они были его собственными.

«Мы были женщиной ».

Он видел эту девушку глазами Атанатоса. И в то же время он видел Атанатоса глазами девушки.

Он помнил, каково это – быть женщиной. А ведь Атанатос клялся, что в его схеме бессмертия это невозможно.

«Это парадокс…»

«Жизнь – это парадокс…»

«Мы не уверены, что ты готов…»

– А ну тихо!

Ген хотел положить кинжал на полку, но увидел, что на пол слетел крохотный клочок бумаги.

«Не…»

«Они наблюдают за нами…»

«Осторожно…»

«Они следят, они хотят зла…»

Он небрежно сунул кинжал на полку, и тот свалился на пол. Наклоняясь за оружием, Ген быстро подобрал странную бумажку.

«Умно…»

«Отличная работа…»

Ген продолжил разглядывать комнату, не выпуская из пальцев клочок бумаги. С полчаса он бродил по спальне, потом отправился в ванную, чтобы принять душ.

Только вешая халат на крючок, пленник улучил момент, чтобы пробежать глазами записку.

Там были цифры. Что это? Код замка на двери? Но он уже открыл эту дверь.

«Другая дверь? Может, получится бежать из плена? Однажды это уже удалось, значит, удастся снова».

Банковский счет? Или телефонный номер? Ген знал наверняка только одно: эти цифры написаны его собственной рукой.

«Один из вас знает, что это такое!»

«Да, но я не могу сказать…»

«Почему?»

«Ты потребовал от меня поклясться, что я не открою эту тайну…»

Зачем ему понадобилось хранить этот странный шифр? Чтобы дать себе знать, что он в опасности? Полная ерунда. Наверняка причина крылась в чем-то другом, более важном.

Он помнил рождение, агонию, крик… и нож у горла сразу после родов. Киклад? Атанатос?

«Кто мы?»

Жизнь без испытаний – это не жизнь.

Сократ

Портер прибыл в аэропорт в четырнадцать тридцать на самолете французской авиалинии, рейс AF8994. Даже в толпе народа он чувствовал себя одиноким. Хорошо, что он решил лететь с пересадкой в Париже! Все пассажиры с Ближнего Востока, невзирая на национальность, надолго застревали возле паспортного контроля.

В качестве багажа у него был чемодан на колесиках. Еще не очнувшись от долгого перелета, после которого кружилась голова и звенело в ушах, доктор вышел на улицу, волоча за собой чемодан. По пути трое или четверо местных жителей обратились к нему с вопросами, но он не понял их из-за непривычного произношения. Портер так долго жил в Ливане, что любой другой акцент превращал английский язык в непонятную тарабарщину.

Сорок пять долларов плюс чаевые, и желтое такси помчало его в Манхэттен через Квинс. Мерцающие огни походили на тысячи ночников у детских кроватей, зажженных для того, чтобы прогнать ночные страхи.

Для города, который никогда не спит, Манхэттен выглядел слишком вялым и сонным, что несколько успокоило Портера.

Такси доставило его к отелю «Пенсильвания» на Седьмой авеню, через дорогу от станции Пенн. Доктор потащил чемодан через пустынную улицу и толкнул стеклянные двери гостиницы. Когда он добрался до конца длинного роскошного вестибюля, его окликнули странные небесные голоса, исполненные хрустального звона. Заглянув за бронзовую статую, Портер увидел двоих служащих отеля, которые стояли на приставной лестнице у стола регистрации и мыли огромную роскошную люстру с хрустальными подвесками.

Портер заплатил за самый дешевый номер, взял ключи и поднялся на девятый этаж. Коридор, выкрашенный зеленой краской, был самым широким изо всех гостиничных коридоров, которые он встречал на своем веку. Номер оказался выцветшим и несколько обшарпанным, зато чистым. И оснащенным всем необходимым. Можно было выбирать из двух кроватей, каждая из которых стояла у стены. Душевая была маленькой кабинкой, выложенной кафелем. Зайдя туда, доктор почувствовал себя еще более уставшим.

В дни былой славы этот отель считался одним из лучших – роскошный и дорогой уголок. Но на закате жизни он начал тускнеть и трескаться, превращаясь в пустую оболочку, покинутую обитателями. Комнаты одна за другой закрывались, словно сухие листья, опадающие с умирающего дерева.

Портер сбросил ботинки и достал из чемодана записную книжку. После чего сел за узкий деревянный стол. В аэропорту Шарль де Голль он обзавелся путеводителем по Нью-Йорку – маленькой серой брошюркой с картой города и крохотным компасом на обложке. Настала пора разработать план действий.

В пяти районах Нью-Йорка жило и работало семь миллионов человек разных национальностей, говоривших на разных языках. В путеводителе утверждалось, что здесь больше итальянцев, чем в Риме, больше ирландцев, чем в Дублине, и больше евреев, чем в Иерусалиме, но этот факт не отпугнул доктора.

За время перелета Портер внимательно изучил газету, которую передала ему Айша, начиная понимать, как много она хотела ему сказать. Одна-единственная картинка таила в себе множество вопросов, как и статья, подчеркнутая карандашом. В ней сообщалось многое – имена и места событий, но не было ни фамилий мужчин, изображенных на снимке, ни имени того полицейского, что вел расследование.

Можно отыскать какие-нибудь следы, если начать поиски с музея Метрополитен. Но ему нужны не следы, а точные ответы. Все, что Портер знал об этом городе, он почерпнул из фильмов и новостей. Он не представлял себе, с чего следует начинать поиски. Потребуется список всех полицейских участков Манхэттена, и, возможно, в одном из них ему смогут помочь. А еще местные газеты должны были напечатать новые сообщения о происшествии. Возможно, они тоже наведут на след.

Портер открыл карту и отыскал на пересечении Сорок второй улицы и Пятой авеню Нью-Йоркскую общественную библиотеку.

Завтракал доктор не у Тиффани, а в кафе через дорогу от «Пенсильвании». Официанткой там работала милая русская девушка по имени Ирина. Не то чтобы Портер выбирал ресторан наугад, просто он не знал города, а в этой дыре не нашлось ничего другого, кроме дешевого кафе. Он купил еду навынос – шел и жевал. Моросил дождь, и это было приятно, особенно после знойных холмов Азии.

При дневном освещении Нью-Йорк представал совершенно другим городом, чем казался вчерашней ночью. Водоворот городской суеты кружил и затягивал. Густой поток машин и пешеходов бешено несся вдоль улиц, повинуясь сигналам указателей. Когда потоки сталкивались, перекрестки превращались в гудящий пчелиный улей, где каждый – и водитель, и пешеход – двигался в заданном, непонятном для чужака ритме дорожного танца.