Охотники за наследством - Ирина Иванова Страница 30

Спорить было бесполезно. Я с осуждением посмотрела на Анамарию. Та пожала плечами, показала на часы и вытянула шею, как лебедь в жесте «я молодец!».

Как оказалось спустя еще три магазина, Алиса была права – черных хламид не было нигде, притом что перед Анамарией распахивались двери, даже намертво закрытые на сиесту. Перемерив с десяток золотых и серебряных платьев в чешую, бахрому и крапинку, решительно отвергнув изумруд и бирюзу, мы остановились на темной с золотом парче. За это время Анамарии удалось превратить бутик в восточную лавку: все что-то кричали, доставали из запасников сумочки, трясли палантинами и зачем-то бегали в соседние магазины, хотя найденное и не показывали, а сама она торговалась, как стая ушлых бедуинов.

Только после того, как мы разыскали второе платье, она выудила из лакированного баула две неопознаваемые сумочки-конверта, которые подходили буквально ко всему. После этого подобрать обувь было делом техники. Алисе нашли замысловатые блестящие туфли с перекрученными ремнями, мне – платформу на огромном каблуке, которая поначалу вызвала определенные сомнения. Но когда Анамария авторитетно заявила, что это главный тренд сезона и все дамы на балу до восьмидесяти и старше будут ровно на такой же высоте, я устало согласилась. Тем более что было уже два часа дня, и продавцы смотрели на нас укоризненно-голодными глазами.

Договорившись, что все покупки прибудут к нам в пять, а стилисты – в шесть, мы пригласили Анамарию на обед, но у нее уже была запланирована встреча с сестрой. Быстро отмахавшись от совместного семейного обеда в Тестаччио, мы пошли по излюбленному маршруту и, обойдя пробки по переулкам, уже через пять минут устроились на веранде в Де Ла Вилле.

К Примитиво мгновенно принесли брускетта и соусы, которые мы по обыкновению поделили: томатный со специями – Алисе, майонезный – мне. Но все равно потребовали еще соус песто, затем сыр и карпаччо с руколой и, только заказав молочную телятину на косточке и меч-рыбу с сыром Проволоне и орегано, перевели дух. В конце концов, последний раз мы ели еще на Маврикии.

– А помнишь, как мы в Таормине на набережной пытались отогнать нахала от нашего столика и только потом заметили у него микрофон? Он еще шарахался от нас весь вечер.

– Это там, где официанты потом должны были на столах танцевать?

– Ага. А мы, как придурки, поужинать зашли в тихое место.

– Надо было, кстати, на следующий день вернуться и опять сесть за центральный стол с такими же постными лицами, – расхохоталась Алиса.

– Ну что, как рыбка? – спросила я, указав на почти опустошенную тарелку.

– Отличная. Получше, кстати, чем на Маврикии.

– Но похуже, чем доминиканские лобстеры.

– И не говори, даже не покупались, как следует. А все бабка.

– Ничего-ничего, отомстим ей сегодня за все. Если, конечно, она в своем уме.

– И если она появится, – мрачно добавила Алиса.

Но времени рассиживаться не было. Расплатившись, мы вышли на улицу.

– Ну, что же, пройдемся чуток? – предложила Алиса. Хотя сейчас, когда платья и туфли были куплены, желудок полон, а до визита стилистов оставалось несколько часов, было ясно, что пройдемся мы в любом случае.

– Угу. Пантеон или Вилла Боргезе?

– Думаю, Пантеон.

– Хорошо, веди.

Спустившись по Виа дель Корсо, мы неспешно обогнули плоский фонтан с дельфинами и колонну Марка Аврелия. Затем свернули в сторону дворца Монтеситорио и спрятались от звука мотороллеров в переулках. Время на этом отрезке всегда останавливалось, и, несмотря на то что мы проходили этим маршрутом сотни раз, мне вечно хотелось привязать к какой-нибудь колонне леску, чтобы не заблудиться. И только когда впереди мелькнул серый торец церкви Сан-Луиджи-деи-Франчези, славящейся своим Караваджо, я начала узнавать дорогу. Как и многие туристы, я всегда опознавала эту церковь по изучающей вход толстолапой саламандре, выбитой на левой стороне фасада. Еще через минуту послышался смех и шум сотни голосов – мы вышли на залитую солнцем площадь Навона, где я уже издали прицелилась в святую Агнессу телефоном.

– У тебя не получится, – с безнадежностью в голосе произнесла Алиса, старавшаяся увернуться от набежавших откуда-то детей, – тут телевик нужен.

– У меня теперь больше пикселей.

– Все равно не получится, и не пытайся.

Заснять выражение лица статуи Святой Агнессы стало чем-то вроде мании, с тех пор как я впервые услышала эту историю. Четыре века тому назад она была главным римским анекдотом. Вечные враги Борромини и Бернини спорили насмерть, но не как нормальные люди, а как великие архитекторы. Вместо того чтобы просто дать друг другу в нос, один построил на площади Навона церковь Сант-Аньезе с тяжеловесным фасадом, другой заставил атлантов на своем фонтане «Четырех рек» в ужасе отворачиваться от нее и закрываться руками, будто вся конструкция, того гляди, рухнет на них. Завидев это издевательство, Борромини установил на карнизе статую святой Агнессы. Никто из туристов, возможно, и не обратил бы на ее лицо внимания, если бы не настойчивость гидов. Издали статуя как будто молится, прижав одну руку к груди, вблизи – глумливо щурится, глядя на лежащего внизу испуганного Нила, словно говоря: «Ну, я тя умоляю, никуда мы не упадем, как стояли, так стоять и будем».

Я прицелилась еще раз, но Алиса была права: при таком увеличении святая Агнесса просто молилась. Удовлетворившись фотографиями двух развлекающих туристов мимов, наряженных Цезарями, и толстой каменной рыбы в фонтане, мы пошли дальше. Тем более Алиса уже минуты три нервно щелкала пальцами, пока я искала, что бы еще заснять.

– Слушай, так Пантеон же закрыли, – внезапно вспомнила я. – И зачем нам закрытый Пантеон? В глазок, мне говорили, ничего не видно.

– Все видно. Его уже сто лет, как открыли. Пойдем.

Прибавив шагу, мы вновь свернули в переулок. По пути я несколько раз оглянулась, но за нами не было никого, кроме группы туристов, на ходу разыскивающих что-то на карте. Так мы прошли мимо фонтана Свободы и подошли к Пантеону сзади, откуда всегда открывался самый впечатляющий вид на его шрамированные, изъеденные временем стены. Только с этого ракурса мгновенно чувствуется, что Пантеону на самом деле две тысячи лет. Спереди такого впечатления не возникает, только давит объем и ощущение, что смотришь на ожившую открытку, которая вот-вот захлопнется. Если бы здесь не толпилось столько туристов, к нему вообще было бы страшно подступиться. Но к храму всех богов не зарастает народная тропа в любое время дня и ночи.

Как следует помесив толпу локтями, мы прорвались внутрь. В Пантеоне было, как всегда, пустынно, сыро и тихо. Конечно, народу собралась тьма, десятки фотоаппаратов одновременно щелкали у могилы Рафаэля, рядом сипло надрывались голоса нескольких гидов, а еще человек двадцать, глупо открыв рты, уставились в дыру под куполом. И тем не менее в Пантеоне было пустынно и тихо. Объяснить этот факт невозможно, как и то, что мы, словно завороженные, тоже уставились в потолок. Конечно, лучше всего так смотреть вверх во время грозы, когда сверкают молнии, или встречать рассвет, когда свет становится ярче. Говорят, многим даже удавалось сфотографировать падающие сверху снежинки зимой. Но и сейчас, при бьющих внутрь почти синих лучах, вид был неплох. Так мы простояли, по ощущениям, все полчаса, но на самом деле минут пять. Внезапно на улице что-то оглушительно хлюпнуло.