Возмездие Эдварда Финнигана - Берге Хелльстрем Страница 31

Спустя полтора часа они уселись в единственной свободной палате приемного отделения скорой помощи, молодое лицо Лотара Гринвуда было мокрым от пота, а у Биргит Биркоф выступили пятна под мышками. Вернон попросил их обождать, вышел в опустевший на время приемный покой и направился к автомату с напитками, стоявшему в углу возле полки с детскими книжками и затрепанными гламурными журналами. Три монетки по пятьдесят центов, и вот он держит обеими руками кружки с черным кофе, они оказались горячее, чем он ожидал, и жгли ладони.

Все трое сели на стулья для посетителей, поставили горячий кофе на пустую каталку, расположившись за ней, как за столом. Врачи пили, и тепло медленно распространялось по их уставшим телам.

Решение, которое им предстояло принять, должно было навсегда изменить их жизнь.

Это касалось не того, что им предстояло сделать. Это они уже знали. В предыдущие встречи они — шаг за шагом — обсудили то, что считали выходом в крайнем случае.

Теперь они обсуждали, следует ли им делать это.

Вернон допил кофе последним и посмотрел на врачей. Это ему предстояло подвести итог апелляциям; совместные призывы адвокатов, врачей, священнослужителей к милосердию, их мольбы — чтобы государство не забирало жизнь у человека — и на этот раз были отправлены в корзину. Губернатор Огайо принял решение. Больше никаких помилований, никаких отсрочек. Сейчас май месяц, срок уже назначен. Джона Мейера Фрая должны лишить жизни посредством инъекции третьего сентября в 21.00.

У них оставалось меньше четырех месяцев.

— Мистер Эриксен?

— Да?

— Это для вас важно?

— Да.

— Насколько важно?

Вернон колебался — поймут ли его врачи, имеющие семьи и детей.

— Настолько… насколько мне кажется. Я не желаю видеть, как кончается еще один мой друг. С меня хватит. Они мне как семья… у меня больше никого и нет. Может, это трудно понять. Вам, я хочу сказать. Но так обстоит дело.

Лотар Гринвуд медленно поднял голову и опустил снова, словно кивнул.

— Звучит трагически.

Вернон Эриксен тяжело вздохнул.

— Я ведь хожу туда и охраняю их. Тех людей, которых общество требует казнить. Которым общество хочет отомстить. Убить их. Я охраняю их каждый день. И я словно бы становлюсь… физически причастным. Я в этом участвую и привожу в исполнение. Убийство. Понимаете?

Он развел руками.

— Но это не моя месть. Я уже давно не верю в это чертово возмездие, в месть, в общество, которое лишает жизни. И Джон… я уверен, что Джон невиновен.

Вернон посмотрел на двух молчавших врачей, попросил их несколько минут подумать, а сам вышел снова в приемный покой и взял три новые кружки кофе.

Когда он вернулся, они приняли решение.

Он догадался об этом по их лицам. Они, собственно, так ничего и не сказали, просто склонились слегка друг к другу и повторили то, что уже репетировали. Лотар Гринвуд и Биргит Биркоф уже этим вечером устроятся в Маркусвилл на должность тюремного врача — одну из вакансий, объявленных весной и до сих пор не занятых. Они разделят ставку, мотивируя это тем, что хотят продолжать работать в больнице в Колумбусе, и скажут, что согласны приступить к своим обязанностям уже с первого июня.

Вернон у себя в кабинете продолжит крошить и добавлять по чуть-чуть галоперидол и рвотный корень в пищу Джона, как он делает уже с начала года.

Гринвуд и Биркоф, как только приступят к работе, должны обследовать приговоренного к смерти в камере восемь, который последние месяцы жаловался на плохое самочувствие. Они достаточно быстро при помощи рентгеновских снимков, которые уже припасли в банковской ячейке, поставят диагноз кардиомиопатия и объявят, что сердечная мышца Джона работает неудовлетворительно, что сердце постепенно все увеличивается и увеличивается.

А затем летом они просто станут выжидать — до середины августа. И тогда осуществят задуманное. План, который они разработали до мельчайших деталей, шаг за шагом, секунда за секундой, минута за минутой.

Джону Мейеру Фраю предстоит совершить то, чего еще никто никогда не совершал.

Побег из Death Row.

Ему предстоит умереть, чтобы избежать смерти.

Эверт Гренс все же поспал с часок между пятью и шестью, скрючившись на узком диване в кабинете, — ему этого хватило. Гора факсов, которые Клёвье все подносил и подносил весь поздний вечер и начало ночи, разлетелась по полу: протокол вскрытия тела, рапорты патрульных, заключения экспертов-криминалистов лежали здесь и там, вперемешку. Хорошо, что хоть страницы пронумерованы.

Выписка из материалов следствия по делу заключенного из тюрьмы в Южном Огайо все еще лежала на животе — мятая, на многих страницах пятна от еды.

Он вспомнил того чертова кота.

Только было Гренс заснул, как тот завопил как оглашенный под окном на стоянке для полицейских машин. Была ли это серенада, или угроза, или вопль тоски от одиночества, Гренс не разобрал, да и охоты большой у него не было. Зверюга орал, как орут только коты. Гренс вспомнил, что в какой-то момент даже достал служебный пистолет и, чтобы утихомирить гуляку хоть на несколько минут, сделал пару предупредительных выстрелов, предусмотрительно целясь чуть выше, но все же достаточно близко, чтобы эта тварь, наконец, замолкла. Конечно, потом тот снова принялся за свое, и Гренс подумал было: а не пальнуть ли еще раз, но уж теперь наплевать на всё и стрелять на поражение, но удержался, а кот постепенно то ли сам примолк, то ли Гренс перестал его слышать и задремал.

Гренс поднялся.

Такое ощущение, что у него дырка в спине.

Он посмотрел на будильник, стоявший на другом конце письменного стола.

Возможно, он и поздновато позвонил Свену, Хермансон и Огестаму, но они его поняли и через час, ровно в семь, будут сидеть в этом кабинете и слушать его рассказ о том, что он прочел за эту длинную ночь — ничего подобного они в жизни не слыхали.

Они все пришли заранее.

Эверт Гренс с довольным видом посматривал на них, пока они рассаживались. Глаза у всех были усталые, лица еще бледнее, чем обычно зимой. Огестам явился первым, он был растрепан, а ведь обычно пробор у него безукоризненный.

— Джон Шварц, — проговорил Гренс тихо.

Только эти два слова. Такая отличная история. Он словно хотел подержать публику в напряжении.

— Он мертв.

Их лица, Гренс с удовольствием отметил на них недоумение. Закричали бы, что ли, что он голову им морочит или что, — но, может, просто устали и толком еще не врубились.

— Вчера, Эверт, я ведь видел…

Эверт Гренс махнул рукой на Свена: сиди и слушай.