Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Пер Валё Страница 32

Мартина Бека тоже могло ожидать такое. К тому же женщина в подвале относилась, как принято говорить, к антиобщественным элементам, а Розанна Макгроу была совсем другой. Он часто думал об этом в ожидании, когда что-нибудь начнет происходить.

В Мутале у Ольберга было полно работы, он вызывал раздражение у городских властей тем, что упорно настаивал, чтобы водолазы и аквалангисты обследовали каждый квадратный сантиметр русла канала и каждый доступный сантиметр дна озера. С Мартином Беком он связывался теперь изредка, но каждую минуту ждал телефонного звонка.

По прошествии недели пришла очередная телеграмма от Кафки. Текст был непонятный и удивительный: «Скоро вы сможете отдохнуть».

Мартин Бек позвонил Ольбергу:

– Он пишет, что скоро это дело расследует.

– Наверное, хочет немного поднять нам настроение, – сказал Ольберг.

Коллъберг придерживался иного мнения.

– У него точно с головой не в порядке. Он страдает распространенной болезнью под названием интуиция.

Меландер не сказал ни слова.

В течение десяти дней они получили пятьдесят фотоснимков, и втрое больше негативов находилось в работе. Многие снимки были плохого качества, а Розанну Макгроу они нашли только на двух. Оба были сделаны на риддархольменской набережной в Стокгольме. Розанна по-прежнему стояла одна на кормовой палубе А, в двух метрах от своей каюты. На одном снимке она наклонилась и чесала подъем ноги, но это было все. Кроме того, они идентифицировали еще двадцать три пассажира, а всего уже двадцать восемь человек.

Меландер внимательно посмотрел снимки и передал их Колльбергу, который пытался расположить их по времени съемки. Мартин Бек часами молча изучал всю эту гору фотографий, но ничего не говорил. На следующий день пришло еще несколько десятков снимков, но Розанны Макгроу ни на одном из них не было.

Зато пришло, наконец, письмо от турецкой полиции. Оно лежало у Мартина Бека на столе утром тринадцатого дня – по их новому летосчислению, – но лишь через два дня посольству удалось перевести его на английский язык. Вопреки ожиданиям, это письмо помогло продвинуться на шажок вперед, и впервые за долгое время их паруса наполнились слабым ветерком.

Один из пассажиров, двадцатидвухлетний студент-медик Гюнеш Фратт подтвердил, что женщину на фотографии знает, но ему неизвестно, как ее зовут и из какой она страны. В результате «усиленного допроса», который проводил большой полицейский начальник с очень длинной фамилией, состоящей в основном из букв u, ö и z, студент в конце концов признался, что нашел ее привлекательной и в первый же день путешествия дважды пытался «вступить с ней в устный контакт» с помощью английского языка, однако безуспешно. Другими словами, женщина вообще ничего ему не ответила. Он припоминает, что позже видел ее в обществе какого-то мужчины и пришел к выводу, что она замужем и лишь случайно и по недомыслию (?) раньше появлялась на палубе в одиночестве. Относительно внешности того мужчины свидетель помнит лишь, что «роста он был скорее всего выше среднего». В конце путешествия свидетель эту женщину больше не видел. Дядюшка Гюнеша Фратта, которого полицейский со сложной фамилией допросил «чисто информативно», подтвердил, что в течение всего рейса следовал за своим племянником и не оставлял его одного больше чем на десять минут.

Посольство дополнило письмо собственным комментарием, что оба пассажира из богатой семьи, пользующейся всеобщим уважением.

Мартина Бека это письмо как бы подстегнуло. Словно он знал, что рано или поздно такое сообщение получит. Что ж, еще один шаг вперед. Он набрал номер в Мутале, размышляя, что такое «усиленный допрос» по-турецки.

Этажом выше Колльберг воспринял это сообщение с олимпийским спокойствием.

– Турки? Конечно, обратил внимание. Они есть на многих фотографиях.

Он покопался в своих бумагах.

– Фото номер 23, 38, 102, 109…

– Достаточно.

Мартин Бек порылся в фотоснимках и нашел тот, на котором двое мужчин были изображены четко, крупным планом. С минуту он глядел на седоватые усы дядюшки, потом перевел взгляд на Гюнеша Фратта, маленького, но элегантного, с узкими черными усиками и правильными чертами лица. Выглядел он не худшим образом.

К сожалению, у Розанны Макгроу, очевидно, было другое мнение.

Шел уже пятнадцатый день работы по новому плану, и они уверенно установили личности сорока одного пассажира, изображенных на одной и более фотографиях. Кроме того, коллекция увеличилась еще на два снимка женщины из Линкольна, сделанных вблизи Сёдертелье. На одном, который был не в фокусе, Розанна Макгроу повернулась спиной к фотографу, на другом она была снята в профиль у борта; на заднем плане виднелся железнодорожный мост. На три часа ближе к смерти. Розанна Макгроу сняла темные очки и щурилась на солнышко. Ветер трепал ее темные волосы, рот она приоткрыла, словно как раз собиралась что-то сказать или зевнула. Мартин Бек долго изучал ее сквозь лупу. Наконец он сказал:

– Кто делал этот снимок?

– Одна датчанка, – ответил Меландер, – Вибеке Амдал из Копенгагена. Она путешествовала одна и жила в одноместной каюте.

– Собери о ней побольше информации.

Через полчаса произошел взрыв бомбы.

– Телеграмма-молния из США, – монотонным голосом сказала телеграфистка. – Прочесть ее вам? – Она прочла текст по-английски. – Нужно перевести?

– Будьте так любезны.

– «Вчера вечером напал на золотое дно. Десять кассет с восьмимиллиметровой цветной кинопленкой и сто пятьдесят фотографий. Много изображений Розанны Макгроу. Похоже на то, что она там с каким-то неизвестным мужчиной. „Пан-Американ“ гарантирует доставку в Стокгольм в четверг. Подпись: Кафка».

Мартин Бек опустился на стул. Он вытирал лоб и смотрел на настольный календарь.

Среда, 25 ноября 1964 года.

За окнами лил дождь, ледяной и колючий. Скоро выпадет снег.

Кинопленки просматривали в лаборатории, напротив товарной станции. В просмотровом зале было мало места, и даже в такой момент Мартину Беку стоило больших усилий преодолеть свое отвращение к тесноте.

Здесь присутствовали шеф, окружной начальник из Линчёпинга, советник полиции, Ларссон и Ольберг, которые приехали из Муталы на машине. Кроме них были Колльберг, Стенстрём и Меландер.

Даже Хаммар, который за свою жизнь видел преступников больше, чем все остальные вместе взятые, был в напряжении, он молчал и терпеливо ждал.

Свет погас. Проекционный аппарат застрекотал.

– Ох-хо-хо.

Колльбергу, как обычно, было трудно сидеть молча хотя бы минуту.

Смотр королевской гвардии. Густав-Адольфторг. Справа мост к королевскому дворцу. Камера запечатлели фасад стокгольмской оперы.

Отвратительный стиль, – подал голос Колльберг. – Похож на ампир.