Поставьте на черное - Лев Гурский Страница 32

Раненный в руку бедолага продолжал между тем свою грустную песнь и дошел, наконец, до описания злодея-автоматчика в маске. По-моему, за прошедшие два дня налетчик сильно увеличился в размерах. В первых рассказах он выглядел просто шкафом, а теперь уже превратился в человека-гору. Конечно, надо было сделать скидку на нервное потрясение и на невысокий росток хилого пострадавшего лоточника, рядом с которым любой гоблин средней накачанности смотрелся бы Шварценеггером. Но парень и сам здорово запугал себя. Еще пара таких встреч с публикой – и злоумышленник примет уже очертания огромной обезьяны Кинг-Конга. И будет тогда не простой наезд на лоток, а настоящее Убийство на улице Морг… Спокойнее, дружок, мысленно посоветовал я подстреленному лоточнику. Пойди лучше домой, выпей водочки или реланиума, а Яков Семенович тихо все разрулит. На тебя напал никакой не человек-гора, а обычный итальянский гангстер с «ингремом», подстрекаемый самым обычным итальянским графом. Два дурака в одном тазу пустились по морю в грозу… Ну, чертов Токарев, только попадись мне теперь! Я этому итальянцу в первом поколении такую «руку Москвы» устрою – зубов не соберет!

Я еще мысленно сводил счеты с его паскудным сиятельством, а Лев Евгеньевич уже решил, что свидетель рассказал братве достаточно и теперь пришла пора брать инициативу на себя. Буквально на середине фразы, где-то между «значит» и «короче» Тарас прервал своего продавца этаким отеческим тычком в бок. Лоточник с видимым облегчением заткнулся и уполз на задний план, вновь уступив место шефу. Тарас подбоченился и заорал:

– Слышали?!

Собравшиеся в кружок владельцы иномарок нестройно загудели, что, мол, да, слышали. Почти все физиономии выражали суровую озабоченность. Лев Евгеньевич не был любимцем публики, и поперхнись он за завтраком куском осетрины, никто бы не стал особенно горевать по случаю скоропостижной кончины савеловского гауляйтера. Но, поскольку речь шла о территориальной разборке, личные симпатии-антипатии к Тарасу не имели значения, и Тарас это знал не хуже меня. Я догадывался, что сейчас Лев Евгеньевич выжмет все из своего положения, однако Тарасовы аппетиты ошеломили даже меня.

– Я требую навесить на останкинцев! – Тарас энергично ткнул пальцем в сторону побагровевшей физиономии Гули. – За крутую подлянку у меня на Савеловском прошу им вынести первое предупреждение… Раз!

Это уже само по себе было серьезной мерой.

После двух таких предупреждений от толковищей любой гауляйтер лишался права на арбитраж и отлучался от всех поблажек по бизнесу на полгода. Как хочешь, мол, так и крутись. Крутиться в таких условиях становилось адски сложно.

– Теперь – два! – громко, во весь голос продолжал Тарас, картинно уперев руки в боки и сразу приобретая сходство с толстой круглой сахарницей. – Я требую от останкинцев немедленной выдачи мне этого наезжалы и компенсации за моральный и материальный ущерб с тройным коэффициентом…

Это было тоже очень неслабое пожелание.

Тройной коэффициент означал столь внушительную сумму контрибуции, что надолго отсекал у оштрафованного шанс на крупные финансовые маневры. Напротив, любой отсудивший у собрата по бизнесу такую сумму мог бы пару месяцев плевать в потолок и не возиться со свежим ассортиментом. На моей памяти так наказали, например, волоколамского Ореха (Кокосова Михаила Владимировича, фирма «Светоч Супер»), который по дурочке перехватил на своем шоссе два пятитонных трейлера с минскими покетбуками «Астры», вообразив, будто груз левый. Груз же оказался правильным, и владелец трейлеров тимирязевский Волчок (Волков Данила Григорьевич, директор-распорядитель фонда «Библио-Мир») на ближайшем сходняке выставил Ореху кругленький счет и под нажимом братвы заставил платить. Правда, у Волчка были точные доказательства причастности волоколамцев к перехвату, а не только подозрения плюс луженая глотка, которые сейчас имелись в активе у Тараса.

– И в-третьих, – проорала живая сахарница Лев Евгеньевич. – Я требую передачи под мой контроль двух… нет, трех книжных точек – на Академика Королева, возле телецентра, на Аргуновской, рядом с гостиницей «Звездная» и на Новомосковской, рядом с мебельным…

Совершенно багровый Гуля, который на протяжении Тарасова монолога только давился воздухом от возмущения, обрел, наконец, дар речи.

– Хрен тебе, а не контрибуция! – завопил он, устремив руку с кукишем в сторону Льва Евгеньевича. – Братва, он же катит по-черному, а вы все как рыба об лед! Невиноватый я, кругом невиноватый! Сроду у меня не было автоматчиков, в гробу я видал эту вшивую точку на Савеловском! Зуб даю, Тарас сам послал наезжалу, чтоб потом поднять гнилой базар и под шухер отхавать побольше!

– Я?! Я навел наезжалу на свой лоток?! – тут же взвился Лев Евгеньевич. – Я по своим стрелял, трепло ты поганое?! Да у тебя мой лоток у вокзала давно как кость в горле! Ты хоть сутками торгуй у себя на Королева, хоть продавцов своих заставь ламбаду плясать – и все равно моего навара тебе в жизни не иметь!

Чем яростнее собачились Гуля с Тарасом, тем сильнее нарастал угрожающий шум в толпе владельцев иномарок. В случае большой разборки на ворону Гули стало бы не меньше дюжины гауляйгеров, очень недовольных Тарасом, и примерно стольким же пришлось бы поддерживать Тараса – не эа красивые глаза, но в интересах бизнеса. Этого-то я и боялся. Во времена большой свары дело никогда не ограничивается десятком разгромленных торговых точек и двумя десятками разбитых морд. Я ведь не соврал вчера в разговоре со Славой Родиным: войны никто не хочет. Но стоит конфликту вспыхнуть, и воевать будут все.

Я выскочил на подиум, поднимая обе руки. Тщетно! О существовании арбитра словно бы забыли. Шумели уже все – долгопрудненские и отрадненские, черкизовцы и лианозовцы, коровинцы и щукинцы. Сквозь общий гвалт пробивались заполошный визг Тараса и возмущенный ор Гули. В бетонном ангаре, гулком, словно барабан, каждый такой крик лупил по стенам не хуже барабанных палочек.

– А в девяносто третьем?! – доносилось до меня. – В октябре, забыл? Когда трассерами стреляли от студии по тем мудилам с акээмами? Не ты ли под шумок пытался спалить мою точку?

– Отзынь, гнида вонючая! – слышалось в ответ. – И не вякай о девяносто третьем! Кто усатого подучил мэрию брать? И кто в мэрии киоск сразу грабанул, в вестибюле? У нас с ними был договор, на сто тысяч «Фламинго», и все тазом накрылось после третьего числа!…

Еще немного – и дело дошло бы до рукопашной. Останкинские и савеловские гоблины еще стояли в стороне, но готовы были уже вмешаться в любой момент. Какой я, к чертям, арбитр, если не могу успокоить страсти, пока это еще возможно?

От души проклиная подлеца-графа, заварившего эту кашу, я бросился к ближайшей машине. На мое счастье, ближайшим оказался «Трабант» Сан Саныча – автомобиль, довольно невзрачный с виду, но супернадежный во всех отношениях. Я невежливо оттолкнул фрицевского гоблина-шофера и нажал на клаксон… Браво, ГДР! Страны уже нет, а авто в порядке: «Трабант» моментально стал эпицентром оглушительно-протяжного «Бууууууууу!» – как будто ледокол, заблудившийся в тумане, начал протяжно подавать сигналы о помощи. Голосу немецкого автомобиля тут же издали подвыли кавказские овчарки из дальних вольеров. Возможно, здешние собаки вообразили, что в здоровенном бетонном ангаре громко жалуется на жизнь какая-нибудь здоровенная овчарка размером с лошадь.