Выстрел - Аллен Апворд Страница 32

— Нет, — оторопев, ответил Франсуа, — я совершенно равнодушен к участи госпожи Гонсолен.

— Тогда я не понимаю.

— Я хотел сказать, что, прежде чем вы дойдете до этого, вам следует вспомнить о чести нас обоих, о чести медицины вообще…

Маньяба сухо возразил:

— Хорошо. Я знаю ваше мнение на этот счет. Если вы хотите, мы поговорим о другом.

— Итак, вы не передумаете?

— Раскаленное железо, прижигание — я испробую все.

Франсуа молча покинул комнату. Маньяба посмотрел ему в след и пробормотал:

— Странно, что это с ним?

Он задумался. В последовавшие за этим дни Маньяба не давал Мадлен ни минуты покоя. После опиума, гашиша и эфира он употребил хлороформ, который подействовал точно так же, как и эфир. Зато Маньяба сделал новое наблюдение, подтвердившее первое. Он был настолько сведущ в медицине, что не основывал своего мнения только на том, что́ Мадлен говорила во время действия хлороформа. Он хотел не добиться признания, а вызвать физическое состояние, характерное для здорового человека.

Сюзанна со смертельной тоской следила за этим странным делом. Она интересовалась всеми подробностями следствия и результатами испытаний, которым подвергали госпожу Гонсолен. Однажды, когда старик, смеясь, сделал ей замечание на этот счет, она ответила:

— В этом не должно быть ничего удивительного для вас. Ведь я невеста Дампьера. А это первое важное следствие, порученное ему. Я должна радоваться его удаче или по крайней мере принимать участие во всем, что касается его.

— Милое дитя, как ты можешь считать себя невестой Дампьера, когда он еще не просил твоей руки официально?

— Он не замедлит это сделать. Вы позволили ему ухаживать за мной, и теперь этот брак вам неприятен?

— Дампьер — человек честный, благородный. Он сделает тебя счастливой, я не сомневаюсь в этом. Но ты знаешь, что у меня нет намерения влиять на твою волю. Ты выбрала судебного следователя. Тем лучше.

Дампьер со своей стороны был беспредельно счастлив, преисполнен надежд и мечтаний. Он любил и считал себя любимым. С того дня, когда Сюзанна разрешила ему надеяться, он прошел через множество сомнений. Сюзанна, вся погруженная в мрачные мысли, вызванные в ней преступлением брата, редко предавалась сладостным излияниям начинающейся любви. Печальная, озабоченная, рассеянная, она редко отвечала на уверения молодого человека в любви, который, сжимая ей руки, спрашивал, о чем она мечтает, просил не скрывать от него ничего и рассказывать ему обо всех своих прихотях и фантазиях.

Девушка, напротив, вела себя сдержанно, взвешивала слова, продумывала фразы, чтобы не приблизить пугавшую ее развязку — брак с Дампьером. Однако она чувствовала к молодому человеку более нежное чувство, чем сначала. К ее уважению теперь примешивалась безотчетная привязанность, наполнявшая ее душу.

Роль, которую она играла перед ним, была ей противна. Эта комедия любви казалась ей постыдной, и в глубине сердца она чувствовала потребность заслужить прощение Дампьера. Иногда он убеждал ее признаться ему в любви, с печальной кротостью упрекал в сдержанности, которая заставляла его страдать и немало удивляла. Сколько раз он говорил ей:

— Мадемуазель Сюзанна, не бойтесь опечалить меня, признавшись, что я не в силах понравиться вам. Конечно, я никогда не утешусь и всю жизнь буду сожалеть, что потерял вас, но я не могу жить в этой неизвестности. Вы часто говорите мне слова, наполняющие меня радостью, потому что в них я вижу близкую надежду, потом вдруг ваше смягчившееся лицо опять становится строгим, и вы приводите меня в отчаяние.

Когда Сюзанну вынуждали объясниться, она краснела, бледнела, плакала. А когда, взволнованный этими непонятными приступами грусти, Дампьер спрашивал причину, Сюзанна не отвечала или просила простить ее, ссылаясь на ребячество и на кокетство. Она тщательно скрывала смертельную борьбу, которая происходила в ее душе. Наконец даже отец, тревожась, что дочь из месяца в месяц откладывает ту минуту, когда она должна объявить о свадьбе, сказал ей однажды:

— Почему ты колеблешься?

Она молча отвернулась, и он заметил с некоторой строгостью:

— Я удивляюсь твоей нерешительности и не узнаю твоего обычного чистосердечия. Ты и так слишком долго медлила. Надо принять во внимание мнение света, люди наблюдают за нами и за твоим поведением.

— Я отвечу завтра, — сказала она.

— К чему это последнее промедление, дочь моя? Разве завтра ты будешь лучше разбираться в достоинствах Дампьера?

— Позвольте мне поговорить с братом.

— Франсуа постоянно занят своими наблюдениями за госпожой Гонсолен, ему совсем не до тебя в последнее время. Ты знаешь, что он не согласен со своим коллегой, доктором Маньяба, который уверяет, что Мадлен не помешана… Уверен, что, обратившись к брату за советом, ты найдешь его глухим или рассеянным.

Генерал оставил строгий тон и последние слова произнес с улыбкой. Сюзанна также улыбнулась ему в ответ, однако ее душа была наполнена беспредельным смятением:

— Вы клевещете на Франсуа. Я уже советовалась с ним.

— Одобряет ли он этот брак?

— Да, он благословил меня.

— Видишь, только ты одна не решаешься.

— Завтра, обещаю вам, завтра я отвечу.

— Хорошо, — сказал генерал, — но это крайний срок, не правда ли? Это важно для твоей собственной пользы, для твоей репутации, милое дитя, поверь мне.

Как только генерал ушел, Сюзанна постучалась в дверь кабинета брата. Франсуа был погружен в глубокую задумчивость, когда вошла его сестра. Он сидел опустив голову на руки. Стук двери, которую затворила Сюзанна, не долетел до его слуха. Молодая девушка вынуждена была дотронуться до его плеча и позвать:

— Брат, брат!

Франсуа резко обернулся. Узнав сестру, он взял ее руки, поцеловал их и проговорил:

— Ты пробудила меня от страшного кошмара. Чего ты хочешь, дорогая?

— Отец просит, чтобы завтра я сказала ему, согласна ли я стать женой Дампьера. Я не могу сопротивляться дольше, не навредив своей репутации. Я пришла к тебе. Ты знаешь, что я поступлю согласно твоему решению. Ты заставляешь меня действовать, ты диктуешь мои слова. Что я должна ответить отцу? Что я должна ответить Дампьеру?

— Ах! — прошептал Франсуа с отчаянием. — Приближается развязка. Нужна новая жертва. Простишь ли ты меня, милая Сюзанна?

— Я прощаю тебе стыд, который падет на меня, если о твоем преступлении станет известно, — это прощение я могу тебе дать, но я не могу забыть комедию, которую играю по твоему приказанию, к которой принудила меня твоя воля. Своей жизнью и своим счастьем я жертвую ради отца, а не ради тебя.

— Это твое право, — сказал Франсуа, повесив голову.