Казнить нельзя помиловать - Галия Мавлютова Страница 32

Пока я передвигал бумаги из стороны в сторону, снова примчалась женщина в капитанской форме и, схватив меня за рукав, потащила к выходу. На ходу она объяснила, что я еду в рейд с отрядом ОМОНа и впредь буду заниматься проверкой адресов. Я пытался было робко заметить, что в рейдах я проявил себя не лучшим образом, но суровая капитанша не дослушала и впихнула-таки меня в патрульную машину. В кузове громоздились омоновцы, они весело поприветствовали меня, и мы поехали по адресам. Судорожно соображая, в чем заключается моя роль в этой операции, я спросил командира отряда:

— Куда направляемся?

— А у нас есть список. Мы будем проверять места регистрации лиц кавказской национальности. Если выявим незарегистрированных, задержим, а вы оформите протокол.

Мне сразу полегчало, будто лица кавказской национальности своим появлением в нашем городе просто обязаны были восстановить мое душевное равновесие. Кавказской национальности не существует на земном шаре — мне очень хотелось объяснить суровому омоновцу простую арифметику. Но я плюнул и не стал ничего объяснять. Плюнул, конечно же, мысленно. Вообще, мне всегда легчает, когда я сталкиваюсь с человеком, который совершенно точно знает, как жить и что делать. Это вы заблудились среди трех сосен, а он-то знает прямую дорогу в дебрях сложной жизни.

Наверное, каждый из нас встречал таких людей.

Если бы еще капитан в юбке объяснила мне, как составить протокол на административного нарушителя. По какой статье? На основании какого такого закона? Новый закон об иммигрантах из бывших советских республик проплыл мимо моих ушей, я же должен был работать в коммерческом банке! Зачем мне иммигранты из бывших советских республик?

И теперь, когда вся страна заинтересована в выдворении этих нарушителей за пределы пространства, я, без пяти минут выпускник университета, стажер милиции, абсолютно не знаю тонкостей паспортного закона.

Позор! Так любит говорить моя мама, когда я чего-то не знаю и не понимаю. А я вообще давно ничего не понимал. Меня все время куда-то везли, куда-то посылали, отправляли и переводили. Словно я представлял собой кусок неодушевленного предмета, который можно отправлять, как посылку, или бандероль, или что еще похуже.

Для того чтобы я обрел почву под ногами, мне нужно вернуться в отдел Стрельникова и увидеть Юлю, подумал я, трясясь в патрульной машине. Правда, я не мог себе даже вообразить, каким образом произойдет наша встреча, но мне до колик в животе хотелось увидеть ее, обнять и целиком вжаться в ее тело.

Но сначала я вернусь в прежнее качество, и больше меня не должно мутить от вида ранее судимых, свежего трупа, сиплого Ковалева и других гадостей, так волнующе действующих на мой организм. Я еще не знал, как достичь этого, но я должен это сделать до наступления часа воспитательной беседы с мамой. Это я знал совершенно точно.

Омоновцы набрали в грузовичок толпу узбеков, прибывших в Северную столицу за большими деньгами. Они ремонтировали какой-то дворец на Фонтанке и заодно оборудовали себе подобие жилья в этом же дворце.

Бедный граф Шувалов! Если бы он знал, что в двадцать первом веке в его хоромах будут пить чай строители в тюбетейках и стеганых халатах, он перевернулся бы в гробу. Строительная фирма, набравшая иностранную рабочую силу, закрыла глаза на регистрационные нарушения, и теперь узбеки-реставраторы, как сказал представитель фирмы, лучшие специалисты по известково-формовочной обработке стен, ехали в патрульной машине для выдворения за пределы России. Я старался избавиться от щемящего чувства жалости, разъедающей мои внутренности.

Если я сумею избавиться от ненужного сострадания к этим чужим людям, не понимающим русскую речь, я смогу переносить запах свежего трупа, и меня не будет раздражать грубость Ковалева, думал я, разглядывая прищуренными глазами несчастных рабочих.

В конце концов Петербург изначально строили пришлые люди, их сгоняли со всех концов империи, так почему этих несчастных выдворяют из страны в самую горячую пору, когда полным ходом идет предъюбилейный ремонт дворцов? — не давала мне покоя крамольная мысль, исподволь нарушавшая все мои планы по перевоплощению в мужественного оперативника, не ведающего страха и упрека.

Краем глаза я заметил, как щуплый прапорщик изо всей силы ударил узбека, пытавшегося устроиться поудобнее в углу кабины.

Надо закрыть глаза! — решительно подумал я — и неожиданно для себя поднялся и подошел к прапорщику. Я сам от себя не ожидал, что смогу подняться и подойти к прапорщику, скорее всего меня подняла какая-то сила, неподвластная мне.

— Прекратить! Немедленно! — крикнул я во всю силу легких. Неожиданно мой голос приобрел все интонации Ковалевского баритона, постепенно перерастающего в сип.

— Ты сядь, молодой ишшо, — разухабисто откликнулся прапорщик, нагло разглядывая меня.

— Молчать! — Мой голос из Ковалевского сипа трансформировался в стрельниковский бас. Таким же басом он созывает неуемных оперов на экстренные совещания.

— Слушаюсь, — нехотя сдался прапорщик и сердито отвернулся от меня, не скрывая своего раздражения.

Омоновцы присмирели, разудалые шутки умолкли, и в отдел мы приехали, сохраняя гробовое молчание.

В дежурной части меня ожидала великая радость: в бригаде по проверке присутствовали опытные паспортисты, они шустро оформляли протоколы и сразу же отпускали советских иностранцев на все четыре стороны. В мою душу проникло ощущение нирваны, иногда со мной такое бывает, я жду какой-нибудь пакости от людей, а вместо пакости получаю благородный поступок.

Так случилось и в этот раз, я изнывал от сострадания к несчастным строителям-узбекам, а на деле получилось даже весело. Узбеки получали квитанции на штрафы и радовались, что их судьба хоть как-то разрешилась. Они наконец-то получали хоть какой-то документ, легализующий их положение в чужом городе. Омоновцы уважительно поглядывали на меня, пока я не понял, что мой порыв оценен, и в глубине души эти ребята сочувствовали изгнанникам.

Ах, если бы приехала тетя Галя поскорее! — мечтал я, выписывая очередной штраф.

Почему мне захотелось увидеть именно ее? А потому что она знает, как надо жить и что делать в трудной ситуации. И она подскажет мне, как вернуться в отдел Стрельникова. Я размашисто подписался и вдруг покраснел.

Я потрогал уши, но они не пылали, не горели от стыда, температура держалась ровная и абсолютно нормальная.

Почему я всегда на кого-то надеюсь? Вот меня и посылают везде, куда не надо вообще никого посылать. Нет уж, пусть тетя Галя подольше задержится в командировке. И без нее решу свои проблемы!

Когда пришел начальник паспортного отдела, я молча, как мне показалось, сохраняя чувство собственного достоинства, положил перед ним стопку протоколов.

— Молодец! Белов? Наслышан о ваших подвигах, наслышан, — улыбнулся паспортный начальник, крепко сжимая мне руку. — Вы, говорят, по крышам ходите, как по тротуару? В огне не горите, и пули вас не берут. Молодец!