Тень Александра - Фредерик Неваль Страница 33

— Он разбился! — закричал во всю глотку Ганс.

Прежде чем мы повернули, я успел увидеть, как внедорожник столкнулся с грузовиком, перевозившим домашнюю птицу, и куры оказались на шоссе.

Амина проскользнула по лабиринту улочек и остановилась около продуктовой лавки. Она выключила зажигание и, скрестив на руле руки, опустила на них голову.

Ганс, словно оглушенный, потряс головой.

— Мы просто чудом успели увернуться. У кого вы научились так водить машину?

— Это получилось спонтанно… — сквозь слезы проговорила она. — О Боже… Я никогда в жизни так не боялась.

Я положил руку на ее плечо и тихонько сжал его.

— Все пройдет.

Она кивнула, подняла голову и вытерла глаза тыльной стороной руки.

— Мне очень жаль. Я не должен был втягивать вас в это дело.

— Я уже сыта им по горло, — попыталась она пошутить, смеясь и плача одновременно.

Кто-то два раза стукнул в окно машины, и мы все трое вздрогнули.

— Прохладительные напитки? — с улыбкой предложил торговец, около лавочки которого мы остановились, показывая нам две бутылки содовой.

— Это как раз то, что нужно! — пробормотал Ганс, все еще белый как полотно.

Амина обхватила голову руками, а я, глухо ворча, откинулся на спинку сиденья. Как и Ганс, я был на грани срыва.

Амина жила в скромной квартирке на улице Эль-Мушер Ахмед Исмаил, около вокзала Габер. Компьютер и телевизор резко контрастировали и с обстановкой, и с разнородными украшениями в античном стиле. Стены покрывали египетские фрески, лакированные китайские шкафчики соседствовали с вазами и амфорами, трансформированными в огромные цветочные горшки, низкий столик украшала прекрасная миниатюрная ионическая колонна, с которой улыбался толстощекий Будда из яшмы.

— Эти фрески — ваша работа? — спросил я, пробуя биссару — холодный суп из белых бобов, который подала нам Амина.

— Да. С помощью нескольких друзей. Невкусно, да? — спросила она Ганса, который ел как-то неохотно. — Вы предпочитаете что-нибудь менее восточное?

Он вздрогнул, оторвавшись от своих мыслей, и покачал головой:

— Нет, очень вкусно. Просто я думаю о том, что сказал Мор, вот и все.

Я положил ложку. Мы проговорили три часа. Я рассказал о смерти падре Иларио и посланиях таинственного Гелиоса. Ганс замкнулся в себе, словно устрица. Ему показалось, что, утаив от него кое-какую информацию, я обманул его доверие.

Снова зазвонил мой мобильник. Номер незнакомый. Наверное, Маэ. Уже целый час она слала мне сообщения с угрозами. Я не ответил на звонок, а через минуту, выслушав начало сообщения, уничтожил его.

— Снова она? — спросила Амина.

Я кивнул.

— Лучше отключите телефон.

— Нет, ведь со мной могут попытаться соединиться отец или Гелиос.

— Кстати, о вашем отце, — сказала она и, порывшись в ящичке китайского столика, протянула мне конверт.

В нем находились записка от отца и несколько слов от деда Ганса со страничкой, вырванной из каталога аукциона. Фотография статуэтки женщины и цена: 18 000 долларов.

— Что это? — очнувшись спросил Ганс.

— Послание от твоего деда. А на фотографии статуэтка, которая совсем недавно, в восемьдесят седьмом году, была продана на аукционе в Соединенных Штатах. Это Гармония, дочь Ареса и Афродиты. Посмотри на знак на ее ожерелье.

— Рука, держащая молот.

— Печать Гефеста. Как гласит греческий миф, он выковал это ожерелье, чтобы Кадм [52]преподнес его Гармонии в качестве свадебного подарка. После падения Фив это ожерелье якобы приносило несчастье всем, кто им впоследствии владел.

Ганс пожал плечами:

— И что это нам дает?

— Боюсь, ничего. Разве только теперь мы знаем, что тот, кто выковал доспехи Александра, позаимствовал печать божественного кузнеца.

— Класс… Мы здорово продвинулись. Пожалуй, пора заняться расшифровкой записной книжки, это лучшее, что мы можем сделать до завтра.

Ганс устроился на диване со своим ноутбуком, а я помог Амине отнести посуду на маленькую кухню.

— Хотите, я сам помою посуду? — спросил я.

— Я забыла, что на Западе мужчины принимают участие в домашних хлопотах, — приветливо улыбнулась она. — Все будет быстро, не беспокойтесь. — Она указала на маленькую посудомоечную машину. — Она делает это лучше, чем я. Хотите чаю?

— Да, с удовольствием.

Я заметил на полочке, ломящейся от пряностей, фотографию очаровательной женщины, и мне сразу вспомнилась фотография Этти, которую я сунул в свой бумажник перед отъездом.

— Ваша близкая подруга?

Она проследила за моим взглядом и расхохоталась:

— Нет, моя лучшая подруга.

— Простите, — сконфуженный, извинился я.

— Ничего. Надеюсь, мулла сможет принять нас завтра утром.

— Чем скорее мы закончим, тем скорее сможем уехать.

— Вас смущает, что вы оказались у меня?

— Конечно, нет, но, оставаясь здесь, мы подвергаем вас опасности.

— Я привыкла к этому гораздо больше, чем вы думаете, — вздохнула она, садясь на кухонный стол.

— Что вы хотите этим сказать?

— Мы в Египте, Морган. Быть женщиной в мусульманской стране нелегко, но быть женщиной, которая работает, преподает и борется за женские права, почти равносильно самоубийству.

Я с восхищением покачал головой:

— Вы мужественный человек.

— Хотела бы и дальше оставаться такой. Знаете ли вы, что и в наши дни юных девушек, едва достигших половой зрелости, против их воли выдают замуж за ровесников их отцов? И тысячи двенадцати-тринадцатилетних девочек каждый год умирают во время родов.

Не зная, что ответить, я молча поставил на кухонный стол свой стакан.

— Извините, что говорю вам все это. Нет, не все египтяне монстры. Если поискать, можно найти нескольких атеистов и немного буддистов, — попыталась она пошутить. — Вы атеист?

— Да. И не египтянин.

— Тогда прощаю вам то, что вы мужчина.

Я улыбнулся, правда, несколько горько, и молча допил свой чай.

— А я должен простить вас за вашу веру в Бога?

— Знаете ли, мое отношение к Богу несколько необычное. Вы, наверное, воинствующий атеист?

— Нет, но мой брат говорил, что монотеисты по природе своей крайне нетерпимы, они и мысли не допускают о существовании других богов, кроме тех, в которых верят сами.