В неверном свете - Карло Шефер Страница 33

— Теперь вы что-нибудь будете заказывать? — Сверкая глазами, кельнер подошел к столику.

— «Помм фри», — тихо сказал Тойер и погладил маленького деревянного слоника в стенной нише. — Я тоже хочу «помм фри».

— Мы все-таки ресторан с индийской спецификой, — язвительно возразил официант.

— Тогда принесите мне еще миску риса, — буркнул Тойер с тайным удовольствием. — Я оплачу его и выброшу потом на Марктплац в лицо первым двум несчастным, которые заключают со своими адвокатами союз на всю жизнь.

— Мы из полиции, — смущенно сообщил Лейдиг и показал свой жетон.

Официант удалился, качая головой.

Бабетта хихикнула.

— Что ты нашла смешного? — раздраженно спросил Штерн.

— По-моему, вы веселые, — просияла Бабетта. — Если бы я была преступником, я бы вас не боялась.

— Тесс, тише, — шепнула Ильдирим, стараясь не встретиться взглядом с мужчинами.

— Девочка слышит вещи, которые вовсе не для ее ушей, — возмутился Хафнер.

— Вы же сами попросили меня пойти с вами, — прошипела Ильдирим.

— Ничего страшного, — поддержал ее Тойер, знаком попросив еще красного вина. — Полиции при демократии скрывать нечего. У нас ведь демократия, или опять все перевернулось?

Около полудня Штерн прибыл в контору и с гордостью представил арестованного по делу об убийствах собак. После недолгой проверки тот был отпущен на все четыре стороны. Это был глухонемой владелец собаки, человек с безупречной репутацией.

— Просто он побежал прочь, когда я хотел его опросить, а собака лаяла как сумасшедшая, — сокрушался Штерн. Как всегда, он пил лишь «Радлер», чтобы сохранить способность производить потомство.

Тойер благожелательно кивнул.

— Зачем глухому собака? — возмутился Хафнер. — Ведь глухой — это не слепой, в конце концов.

Опозорившийся Штерн сбежал в свой кабинет, где его дожидалась Ильдирим, разгадав до конца начатый Тойером кроссворд. В это время позвонила Хорнунг. Около трех часов пополудни Хафнер был задержан в «Старом кузнеце» четырьмя крепкими подсобными рабочими из Восточной Европы за неуплату по счету — до прибытия вызванного наряда. Он забыл дома деньги. Это было бы еще ничего, но счет содержал четыре больших «пилза», два «оузо» и лежал теперь у Зельтманна.

— «Оузо» правильный напиток, — защищался Хафнер.

— Неважно! — рявкнул Лейдиг. — Ты хоть что-нибудь принес по делу Вилли?

На что Хафнер мог лишь молча покачать головой.

— Я хотя бы выяснил в винной лавке на Мерцгассе, что Вилли всегда покупал там «Монтепульчано» за семь марок. — В голосе Лейдига зазвучала горечь. — Лишь в январе этого года, как вспоминает владелец, он побаловал себя, разок бутылкой шампусика. Но что это за открытие! — Он устало уронил голову на руки.

Когда Тойер, полный идей и злого веселья, прибыл на службу, на столах лежали четыре письменных предупреждения о несоответствии. Ильдирим ушла, чтобы забрать из школы Бабетту, но оставила номер своего мобильного телефона, После нескольких звонков все договорились о встрече у индусов, и вот теперь они здесь.

Наконец, заговорил Тойер. Он долго и терпеливо рассказывал о том, что узнал у теологов, а также пояснил смысл потрясающей находки в каталоге Тернера. Он также едва не рассказал про свои забавы на ковре, но вовремя сумел свернуть на другое.

— Это означает, что тут что-то кроется, — профессионально заключил он. — Я скажу следующее: можно предполагать, что Вилли поплатился жизнью за свои подделки. Можно предполагать, что Ратцер знает об этом или, по крайней мере, догадывается о роли в гибели Вилли той самой картины Тернера. Я не считаю Ратцера преступником: его осечка с экзаменом по латыни ему ведь не повредила. Кстати: та история с латынью тоже случилась в январе. Картина Тернера была найдена немногим позже. Вероятно, Вилли не побаловал бы себя шампанским, если бы выполнил плохую подделку. Интересно, интересно… Нет, я просто предполагаю, что Ратцер что-то знает и хочет подольше потянуть, чтобы набить себе цену. Я также не исключаю, что ему почему-то нужно, чтобы мы нашли его сами. Или, пожалуй, даже вы. — Тойер посмотрел на Ильдирим. — Теперь вы в курсе наших дел. Поэтому мне было важно, чтобы вы сегодня присутствовали при нашем обсуждении…

— Минуточку! — Хафнер взволнованно размахивал пустым пивным бокалом. — Какое обсуждение? Ведь нас почти уже вышибли со службы! Завтра я позвоню свояку в Лампертгейм, у него авторемонтная мастерская. Может, возьмет меня к себе — буду масло менять или…

Тойер в душе согласился, что, возможно, слишком легко отнесся к письменному предупреждению. Лишь краем сознания он уловил, что чинный Лейдиг заказал себе острое блюдо, а Штерн тарелку супа. С парнями все в порядке. Чтобы успокоить официанта, они попросили принести им индийские кушанья. Да и с Хафнером тоже все в порядке, выпил слишком много, но что с того? Турчанка тоже симпатичная…

Которая же это у него порция красного вина? Его взгляд упал на Бабетту, закончившую свою трапезу смачной отрыжкой. Потом она запела гейдельбергскую песенку, где шла речь о рыбах под названием неккарские слизняки. Он не знал ее. Да, музыка…

Душа Тойера внезапно переполнилась необъяснимым ощущением счастья. Ему припомнился вечер, когда он слушал Тома Уэйтса, его «Грейпфрутовую Луну», снова и снова. Грустная песня, но по-настоящему грустно бывает тогда, когда для грусти нет мелодии. Тогда у него появилось ощущение, что его мысли превратились в звуки, вот как сегодня свет на картинах Тернера казался ему исцелением, ответом, целительной росой на обожженной коже. Ничего этого не случилось, но он был тронут чем-то, чего не понимал и чему никогда не придавал значения. Взгляд глазами другого человека, раздвоение личности, игра красок и звуков, легкий, зовущий к себе мир. Мелочь, которая отличает все сущее от чудесного, вот ее он ощутил, тогда и сегодня.

По ресторану растеклось негодующее молчание. Официант стоял, словно привязанный к колышку, перед их столом и держал в руке бокал со стекавшей с него пеной. Вероятно, он как раз его мыл, когда это произошло. Некоторые посетители едва не попадали с украшенных затейливой резьбой стульев. Господин Иоганнес Тойер, кажется, проорал в таинственный полумрак Тысячи-и-Одной-Ночи целую строфу Тома Уэйтса, да еще ужасно переврав мотив, а теперь улыбался и махал рукой всем, кто возмущался. Официант снова исчез.

— Я хочу, чтобы мы разобрались во всем, я хочу, чтобы мы выгребли все это дерьмо! И пускай мне, старшему гаупткомиссару криминальной полиции, не запрещают вести расследование о причине смерти загадочного утопленника. — Тойер повысил голос. — Нам препятствуют в исполнении наших профессиональных обязанностей, поэтому я больше не участвую в их играх. Я больше не хочу слышать елейную чушь про брухзальское ничтожество. Я хочу раскрыть это убийство. Я хочу выяснить, кто его совершил, а не закручивать в оставшиеся до пенсии годы гайки на колесах в детском автогородке. И еще хочу всем четко и ясно сообщить, что сегодня мы, возможно, совершили пару мелких проступков, но в остальном мы хорошая группа. И мы держим дело в кулаке. И если они нас видят на воскресной ярмарке без штанов, те так называемые эксперты, значит, мы так поступаем, потому что у нас есть для этого важные причины. Моцарт был похоронен в могиле для бедняков, а Тернер, вероятно, был вынужден допускать подделки своих картин. С этим надо покончить. Покончить с несправедливостью в этом мире! Теперь мы на правильном пути. Мы крутим большое колесо. Мы очищаем свои ряды от фашизма! Мы больше не допустим идиотских шуток в адрес фрау Ильдирим. Хафнер, ты теперь пару часов не пей. А ты, Лейдиг, передай своей мамочке, что я запрещаю ей отвечать на служебные звонки под страхом сурового наказания, вот так! Теперь дальше. Штерн, ты хороший парень. Но только не поддавайся на обман! Тогда ты построишь дом, если захочешь, а иначе ты не построишь ничего. Кому вообще-то нужен дом? Погляди на меня! У меня нет дома, у меня нет даже семейного врача! Только так, налегке, можно двигаться вперед. Всем ясно? И ребенку?