Роковой отпечаток - Патриция Вентворт Страница 34

— Да, да, конечно! — радостно воскликнула миссис Фэбиан. — Тебя тогда не было, ты была в школе, а ее имя улетучилось у меня из памяти. У некоторых людей такие красивые имена, но для меня они, похоже, пустой звук, я и не притворяюсь, что способна запомнить их. В конце концов, и Шекспир говорит:

Что в имени?

То, что зовем мы розой, —

И под другим названьем сохранило б

Свой сладкий запах! [4]

Силвер… да, это она. Теперь вспомнила… мисс Мод Силвер, и все так хорошо отзывались о ней. Помню, твоя кузина Альвина была ее большой поклонницей, и она дала ей рецепт таких вкусных пирожных к чаю.

Таким образом, почва для встречи двух дам была подготовлена. Джорджина, оставив повеселевшую миссис Фэбиан, вышла в холл и столкнулась там с Энтони, который появился из маленькой столовой, примыкавшей к кухне. Увидев ее, он вернулся обратно. Она вошла следом за ним в комнату, и он закрыл дверь.

— Где остальные? — спросила она.

— Джонни повез Мирри кататься в своей старой развалюхе. Она так плакала, что ей стало нехорошо, и он решил, что малышке полезно подышать свежим воздухом…

Джорджина кивнула:

— Она действительно очень полюбила дядю Джонатана. Наверное, он казался ей добрым волшебником. Бедняжка Мирри. У нее остались довольно мрачные воспоминания о дяде Альберте и тете Грейс.

Энтони стоял у окна. При этих словах он обернулся и подошел к ней:

— Бог с ней, с Мирри. Я хочу поговорить о нас.

Немного удивившись, Джорджина подняла на него глаза:

— О чем именно?

— Мирри говорит, — начал он решительно, — что Джонатан составил новое завещание, когда ездил в город. Так он сказал ей.

— По-моему, мы не собирались говорить о Мирри.

— Не в ней дело. Я говорю о том, что она сказала о завещании Джонатана.

Джорджина отошла к камину и остановилась, глядя на огонь:

— Знаешь, Энтони, мне не хочется говорить о завещаниях.

— Мне тоже. Я хочу поговорить о нас. Я упомянул о завещании только потому, что его можно не принимать в расчет. Джонатан сказал Мирри, что относится к ней, как к дочери, и, если в его словах есть какой-то смысл, это означает, что она получит большую часть его состояния. А в таком случае… Джорджина, неужели ты не понимаешь: это означает, что я могу просить тебя стать моей женой.

В камине горели яблоневые поленья. От них исходил приятный аромат. Некоторые почти сгорели и покрылись серым пеплом, но еще не рассыпались. Под тягой из трубы камина там и сям под пеплом вспыхивали сверкающие искры.

Джорджина не отрывала от них глаз. Щеки ее слегка порозовели.

— Не думаю, чтобы я пришла в восторг от предложения брака, сделанного на заранее оговоренных условиях, Энтони, — тихо сказала она.

— Что ты имеешь в виду? Я не стал бы делать тебе предложения, если бы ты унаследовала все эти деньги.

— В таком случае, ты больше думаешь о деньгах, чем обо мне.

На секунду она подняла на него глаза. Он успел заметить, что ее глаза сверкают от гнева, но Она снова перевела взгляд на огонь.

— Джорджина!

— Что еще? Если бы ты так же мало думал о деньгах, как я, ты вообще не касался бы этого вопроса. Точно с таким же успехом ты мог бы просить меня стать твоей женой только потому, что у меня много денег. Я не вижу, чем твое предложение лучше этого. В любом случае, ты придаешь деньгам гораздо больше значения, чем я. Я никогда не выйду замуж за человека с такими взглядами.

Он взял ее руку и прижал к своей щеке:

— Неужели ты действительно думаешь, что меня интересуют деньги?

— Да, если ты обсуждаешь со мной этот вопрос.

— Но если ты не получишь их… дорогая, разве ты не понимаешь, что все становится гораздо проще? Я хочу сказать, что Джонатан, возможно, оставил тебе кое-что, но если вспомнить, что ты рассказала мне вчера, не думаю, что это будет большая сумма.

Она обратила к нему спокойный взор:

— Интересно, какие же пределы устанавливает твоя гордость? Стоило бы подумать над этим. Допустим, он оставил бы мне пятьсот фунтов в год…

Энтони рассмеялся, но чувствовалось, что он раздражен.

— Что ты хочешь сказать?

— Это ты хотел говорить об этом.

— Ты знаешь, что он оставил тебе такую сумму?

— Нет, не знаю. Мне просто интересно, под какой суммой ты готов подвести черту. И ты не ответил мне. Мог бы ты допустить, чтобы у твоей избранницы было пятьсот фунтов в год?

Прежде чем она поняла, что он собирается сделать, он схватил ее за плечи:

— Если ты думаешь, что я собираюсь торговаться…

— Энтони!

— Ведь на самом деле ты прекрасно знаешь, что мне наплевать на эти чертовы деньги!

Джорджина посмотрела на него:

— Понимаешь, мы всегда могли бы отказаться от лишних денег. Предположим… только предположим, что их оказалось бы больше, чем ты согласился бы принять… Нет, Энтони, ты не должен целовать меня! Я не разрешала тебе. Если бы ты не пререкался, то и я не стала бы. Я не знаю, сколько оставил мне дядя Джонатан, и не хочу знать. Сначала я хочу выяснить наши отношения, они не должны строиться на основе денежных расчетов. Если я получу какие-то деньги, это будут наши общие деньги. Если я не получу ничего, все, что будет у тебя, станет нашим. Если я получу больше того, что нам нужно, и от этого ты будешь чувствовать себя несчастным, мы избавимся от этих денег. Мы обговорим все сейчас и решим, какую сумму ты согласен принять. Теперь ты не считаешь, что нам нужно прекратить всякие разговоры о деньгах? — Ее голос задрожал на последних словах.

Он обнял ее, и они поцеловались. Прошло какое-то время, прежде чем она попробовала остановить его:

— Ты не должен!

— Почему?

— Потому что… потому что… ох, я не должна позволять тебе! Только я подумала, что с денежным вопросом мы разобрались.

— Что еще нам мешает?

— Нечто гораздо более важное.

— Джонатан? Понимаю, дорогая. Но мне кажется, он был бы только доволен.

— Да, он был бы доволен. Ты ему очень нравился, но… но…

— Нет больше никаких «но».

Дело приняло такой оборот, что обсуждение каких-то проблем стало затруднительным. Она прислонилась к его плечу, и ее охватило ощущение покоя. Почему бы им не оставить все как есть, зная, что они любят друг друга и им не надо думать и тревожиться о будущем? Со дня основания мира любящие сердца мечтали только об одном: чтобы время остановило свой бег. Но жизнь продолжается. Восхитительные минуты проходят, как бы мы ни взывали к ним: «Verweile doch, du bist so schon!» («Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»).