Алмазная скрижаль - Арина Веста Страница 34

В узкое окошко синело озеро. Остров Спас был до странности близок. Отец Гурий рассмотрел даже купола главного собора, башенку колокольни и монастырские ворота. Триста лет прошло, как развеяло монастырский кирпич, а тут на тебе – наваждение! Присмотревшись пристальнее, он убедился, что сей чудесный вид не более чем игра золотистых облаков на горизонте. Он порывисто вздохнул и прочел молитву.

Над озером заслезились первые звезды, и монах заторопился в обратный путь. С собой он взял пустые бутылки, сеть и обрывок шнура. Потерянный рюкзак он забрал, повинуясь какой-то не совсем стертой мирской заботе. Это была еще одна загадка, ну что ж, одной загадкой боле…

Линия жизни – магистраль с конечным пунктом назначения: станция «Смерть». И глупо думать о конечной остановке, пока стучат колеса, отмеряя версты, мелькает веселый пейзаж за окнами и гремит радио, пока соседи шуршат провизией и позвякивает ложечка в стакане.

Вадим Андреевич не знал страха смерти, а лишь темный восторг и сладкий ужас погружения, когда думал о ней или представлял ее. Он даже бравировал всегдашней готовностью шагнуть под пули, а не повезет, ну чего же тут страшного – вытянуться с пулей в башке, испугаться не успеешь, потому что «свою» пулю человек не слышит. Фортуна, брат! Но сейчас ему остро захотелось жить. Он впервые испугался, представив, что выпадет, исчезнет из этого мира, навсегда потеряет свою едва обретенную любовь и его крепкое горячее тело остынет и начнет стремительно меняться и его спрячут подальше от глаз живых. И тут же больно кольнуло: «Мать, ей-то как?..» И чего не передумаешь, стоя в засаде, в двух шагах от неизвестности, но в квартире стояла мертвая тишина. Ночной визитер даже дышать перестал. Вадим немного ослабил хватку, подвинулся ближе к дверному проему. Пятнадцать секунд, данные незваному гостю, давно истекли. Со всем напряжением нервов он ждал выстрела, прыжка, удара, грохота. Тем резче и больнее прозвучал насмешливый, хорошо знакомый голос:

Сокол мой ясный, след твой растаял,

Как же тебя я не уберег?

В городе нашем – черные стаи,

Черные стаи и выстрелы влет…

Вороны, вороны, черное племя,

Где ни посмотришь, повсюду снуют —

Люди посеяли доброе семя,

Черные вороны всходы клюют…

Эти стихи он написал прошлой ночью, бессонной и жаркой. Набросал за несколько минут на клочке оберточной бумаги и забыл на кухонном столе рядом с недопитой чашкой кофе.

– Фу… черт… шурали окаянный! – Вадим облегченно перевел дух, опустил онемевшую руку с оружием и включил свет. На его ребрастом диванчике вольно расположился Валентин Кобылка.

– Прости, Костоломов, что нарушил неприкосновенность твоего запущенного жилища, но мне необходимо было сохранить свой визит в тайне… Садись, я уже давно тебя поджидаю, даже задремал маленько. Ты занавесочку-то призадерни, а то мало ли что…

Валентин, еще более поджарый и звонкий, чем месяц назад, поигрывал китайскими шариками – странная, безмотивная игрушка. Выбрит и свеж, как майское утро. Это в первом-то часу ночи… Вот она – порода! И даже где-то уже успел загореть до бронзового цвета, пока москвичи томились в плену у зимы и непогоды.

Вадим наскоро накрыл стол, откупорил бутылку коньяка. Но Валька отставил рюмку:

– Это потом, садись-ка рядком, потреплемся ладком. Вот, взгляни, у этого фрукта была найдена твоя визитка. Дело изрядно попахивает. Ты же знаешь, «дядя Федор» пустяками не занимается.

«Дядей Федором» на блатном жаргоне звалась ФСБ. Валентин веером выложил на стол цветные фотографии. В глазах заныло от неживой яркости снимков. Чье-то тело, располосованное, кроваво-синюшное, было заснято в разных ракурсах на прозекторском столе. Темная грива сбилась в запекшийся кровяной колтун, в ухе поблескивало серебряное колечко… Камера бесстрастно фиксировала малейшие повреждения. В зверски изуродованном мертвеце Вадим не сразу признал Дрозда. Его изломанные черты, при жизни искаженные, как смятая фотография, после смерти приобрели симметричное равновесие, словно уродующая их злая сила навсегда покинула свое вместилище.

– Что это с ним?

– Упал на металлические штыри с крыши высотки на Садовом. Скат крыши обледенел. Непонятно, что погнало его на крышу. Но вероятнее всего, это самоубийство. Ты часто виделся с ним?

– Сегодня, нет, уже вчера…

– Так… Так… Скверно, совсем скверно… Видишь ли, этот парень был тесно связан с адептами некоего средневекового культа. Для их ритуалов им нужна кровь. Предпочтительно человеческая. Кстати, в его теле почти не осталось крови, как будто кто-то выпил ее там, на крыше… Вадимушка, – вдруг громко прошептал Валентин, вглядываясь в темное, состарившееся от усталости лицо друга. – Поберегись! В другой раз я не смогу, просто не успею тебя предупредить. Этой бумажки, – Валентин помахал в воздухе следовательской визиткой Костобокова, – было бы достаточно, чтобы федералка занялась тобой всерьез. Будь осторожен. Не лезь ты туда. Твоя бедовая головушка просто лопнет от перегрева, если ты узнаешь хоть половину того, что зреет там.

Валентин молча указал глазами на потолок, приложил палец к губам и замер. В иконописи этот жест молчания, кажется, зовется «тайна».

– Поедем, я хочу показать тебе одно занятное представление. Ты бывал на эротических шоу? Нет? Ну ладно… когда-то надо начинать…

Вадим заметил, что его поздний гость уже чуточку навеселе. Так, немного, лишь для блеска и без того ярких глаз. Валентин застегнул кожаный плащ и нахлобучивал на лоб широкополую гангстерскую шляпу.

– Постой, не уходи, Валька, – сказал Вадим. – Я сейчас чай заварю, посидим, повспоминаем…

– Потом повспоминаем. Давай-давай живее одевайся. Да не бойся ты, невинности бородатых курсисток там лишают только добровольно.

До «Храма Двух Лун» добирались подземными катакомбами. Обитый серым войлоком просторный зал, куда они попали, минуя подвалы с качающимися лампочками и подтекающими ржавыми трубами, напоминал пыльную торбу изнутри. Валька объяснил, что это своеобразный энергетический мешок, не пропускающий шума и вибраций.

Согнувшись в три погибели, они добрались до крошечной дверцы, вмурованной в кирпичную стену. Валентин вскрыл ее отмычкой и посторонился, пропуская Вадима вперед. Внутри темного коробка светлело смотровое окошко, играло слабым переменчивым светом. Вадим напрягся, заволновался, почуяв рядом, за кирпичной перегородкой, множество людей. Глухие барабанные удары из-за стены возвестили о начале какого-то действа.

Валентин ловко и бесшумно передвигался по маленькой комнатке, напоминавшей будку киношника или небольшую бойлерную. Луч карманного фонарика скользил по стенам, в его ярком пятачке Валентин уверенно орудовал аппаратурой, замаскированной под старые счетчики, перекручивал видеокассеты и вновь включал, успевая игриво подталкивать Костобокова к окошку.

– Смотри сюда. Это древний культ – Низведение Луны.