Гладиаторы «Спартака» - Георгий Миронов Страница 34

— Императорские знаки Спартаку! — воскликнул он.

— Приветствуем тебя, Спартак-император! — в один голос воскликнуло его воинство..."

Матч из Рима конечно же не транслировался телевидением всех стран Европы, — обе команды-участницы не были среди фаворитов «ЕвроТОТО», а в тот же день играли такие команды, как «Атлетико», «Реал», «Манчестер юнайтед», «Андерлехт» и другие.

О результате встречи Барончик узнал от чистильщика, наблюдавшего за тем, как Поль проводит операцию. Еще не прозвучал финальный свисток, а Барончик уже знал счет. Естественно, Верду на связь не выходил.

Насколько Барончик знал своего исполнителя, тот и не выйдет на связь с боссом, пока не доведет операцию до конца. Поль выступал и как киллер, и как чистильщик, не чураясь никакой работы. Но, как правило, он сам был организатором акции и сам определял, что делать ему, а что его людям.

Первая реакция барона де Понсе была спонтанной:

— Убить всех. И первым — Верду!

Поль знал, что так уж повелось в организации: ему дается день, максимум — сутки для полной зачистки и доведения операции до финала.

И Барончик знал, что жить Полю осталось сутки, если он не найдет решение.

Или если это решение не найдет сам босс.

Внешне он успокоился. В черном эргономическом кресле всемирно известной фирмы «Константин», принимавшей формы изнеженного тела владельца, сидел вялый, с розовым лицом, светлыми кудряшками вокруг головы, напоминавшими золотой нимб ангела, полноватенький господин. Его пухлые губки еще произносили что-то яростное и угрожающее, его карие глазки еще метали молнии, но он уже успокоился. Глаза перестали ерзать по письменному столу в поисках орудия убийства, — был бы Верду рядом, ему бы не сдобровать. Впрочем, если бы в этом роскошном кабинете оказался кто-нибудь из спартаковцев, внесших столь неприятный и угрожающий все большими финансовыми потерями диссонанс в один из его «бизнесов», де Понсе, кажется, убил бы и его.

Руки Барончика автоматически шарили по столу. Нащупав острые ножницы, которыми он иногда, когда получал особо конфиденциальную информацию, сам вскрывал конверты, пальцы сжали это изящное, усыпанное мелкими рубинчиками золотое изделие, и с силой вонзили в центр столешницы, украшенной изумительной по красоте инкрустацией золотом и слоновой костью.

От души отлегло. Но ярость еще клокотала в груди магната. Глаза переместили взгляд на стены.

Почти напротив рабочего стола Барончика висел портрет кисти великого Жака Луи Давида. На большом полотне почти в полный рост был изображен молодой генерал наполеоновской армии. Сражение закончилось. Вокруг — тела поверженных врагов и соратников. Устало опустил голову белый конь, выписанный автором с присущей ему внутренней драматургией, — кажется, ноздри боевого коня еще трепещут, глаза налились злобой, конь фырчит, отводя морду от дымящейся крови, залившей тела убитых. А лицо генерала спокойно и даже немного печально. Битва выиграна, но радости победа не принесла. Слишком много пало в сражении друзей.

Барончик любил эту картину. Полотно Давида было подлинным и стоило ему кучу денег. Гораздо больше, чем висевший рядом — между ними были лишь скрещенные шпаги времен Директории и первой Империи, — портрет «Бонапарт при переходе через Сен-Бернар». Парными их назвать было нельзя — хотя и одного формата, портреты были принципиально различными по композиции. Если генерал на первом портрете был изображен стоящим рядом с конем, то Бонапарт — на вздыбленном коне, указывая своим солдатам путь: туда, в битву, к победе.

Но у портретов была общая черта: и молодой генерал, и молодой Бонапарт были изображены сосредоточенными и печальными. Чувства как бы мало органичные для полководцев, не знавших поражений. (Во втором случае это была копия с картины великого мастера, сделанная, как и подлинник, в 1800 году, не «реплика» кисти автора, а копия, выполненная, вероятно, кем-то из учеников; очень хорошая, но копия.)

Что же совершил молодой генерал, если ему была оказана великая честь — соседствовать с императором?

А генерал носил славную фамилию барона де Понсе.

Это был далекий предок Барончика.

— Как причудливы человеческие судьбы, — успокаиваясь, подумал потомок великого полководца.

О том, что он далекий потомок наполеоновского генерала, Лев Борисович узнал в довольно зрелом возрасте. Ему было около тридцати, когда отец, умирая, рассказал ему историю их рода. Матери к тому времени уже не было в живых. Она умерла, когда Леве было 2 или 3 года. Он ее почти не помнил. Когда отца, Бориса Борисовича, арестовали по «делу врачей» в 1953 году, мать слегла — ишемическая болезнь сердца. А когда выпустили вскоре после смерти Сталина и он, вернувшись домой, стал рассказывать, какими изощренными пытками из него выбивали признательные показания, сердце матери не выдержало. Она умерла на руках мужа.

В детстве Лева играл красивыми вещицами, оставшимися после матери: золотыми часами с изумительной по красоте миниатюрой, изображавшей золотистую пчелу, застывшую над полем цветов, массивным явно мужским перстнем с гравированными инициалами латинскими буквами — «J. d'P.», как много лет спустя он узнал, означавшими «Жером де Понсе». А маленькая закорючка между инициалами, которой он не придавал в детстве значения, означала на самом деле очень многое — знатность рода. Это была частичка «де». Де Понсе.

Предок матери барон Жермон де Понсе перешел Березину вместе с обожаемым им императором Наполеоном и был с ним и на Бородинском поле, и в Москве, и в страшном отступлении из России на запад.

Он был бы с ним и дальше, если бы во время отступления, атакованный отрядом Фигнера, не получил серьезное сабельное ранение головы: клинок рассек лоб, переносицу и щеку; хотя рана заросла, даже кости черепа срослись. И все благодаря дочери местного помещика, в имение которого сердобольные мужики привезли тело умирающего французского генерала.

Свободное знание барышней французского, долгие недели, месяцы ухаживания за раненым, широта натуры представителя старинного русского дворянского рода — ее папеньки, пылкое сердце молодого генерала, которого в далекой Франции не ждали ни семья, ни возлюбленная, — все это сыграло свою роль. Русская дворянка и наполеоновский генерал полюбили друг друга. Когда Бонапарт вернулся во Францию и победоносно шел к Парижу, барон де Понсе еще попытался вырваться из сладкого плена своей любви и поспешитъ на помощь императору. Но не успел.

Так и остался в России, обрусел. Хозяйствовал в имении, был принят государем Александром I, знавшим честность и храбрость генерала, на русскую службу и в отставку вышел уже русским генералом от инфантерии.

Такое бывает: у образованных родителей сын лоботряс и неуч, у самых простых людей — сын выдающийся ученый, у людей честных и порядочных — дети негодяи и наоборот — в семье пьяниц и подонков рождается упрямый мальчишка и становится выдающимся человеком. Не вследствие биографии, а вопреки ей.