Капля яда. Бескрайнее зло. Смерть на склоне (сборник) - Джадсон Пентикост Филипс Страница 34

– Он ее ни разу не видел, – всхлипнула Розмари.

– Дайте ей выплакаться, – посоветовала Вирджиния. – Поплачьте, Розмари.

– Сколько же можно? – Пол Таунсенд обернулся.

– Пока не выплачет все до конца. Кстати, мистеру Гибсону тоже будет полезно.

Однако Гибсон сидел с сухими глазами и только изумлялся.

– Простите, – голос Розмари сорвался, – это вовсе не сама Этель. Это ее мысли – то, как она думает. Что с этим можно поделать? Знаю, я трусиха. Но даже если бы не была трусихой, как бороться с подобными вещами? Я ей говорила: разве можно желать чего-либо подобного? На что она отвечала: все подсознательно, я о своем желании понятия не имела, и – последняя из всех, кто способен это осознать. Спора не получалось – человек просто переворачивал все мои слова. И заставлял меня почувствовать, что стоит мне раскрыть рот, и вся моя звериная сущность является на свет. Начинаешь на чем-то настаивать, Этель думает: ага! Почему это она так сопротивляется? Значит, на самом деле думает наоборот. Повышаешь голос, поскольку уверена, что права, она не сомневается, что это способ навязать ложь. Можно сойти с ума! Перестаешь что-либо понимать и больше не доверяешь себе.

– Обречены, – произнес то ли вполголоса, то ли про себя Гибсон. Его никто не услышал.

– Вот что я хотел бы узнать, – сердито спросил Ли Коффи. – Кто дал право Этель разбираться в чужих мозгах? У Розмари равные с Этель шансы судить о том, что она говорит.

– Ничего подобного, я не могу оценивать, правда или ложь то, что говорю. – Миссис Гибсон горько плакала. – Я последняя – вот что меня убивает.

Медсестра сердито фыркнула. Водитель согласился.

Миссис Ботрайт поглаживала Розмари по голове украшенной драгоценными камнями пухлой рукой.

– Благодарность, – говорила она, – длится некоторое время после того, как совершен поступок, который ее породил. Но она, как пламя, вам не кажется? Вспыхнет, погорит, согреет. Но требует топлива. Не может длиться вечно, если не подкармливать.

Она произносила речь. У нее был чистый голос и поставленное дыхание. Дама обладала красноречием. Даже Розмари прекратила всхлипывать, чтобы послушать.

– Если изменить и перефразировать метафору, нельзя становиться узником замшелой благодарности, – вещала миссис Ботрайт. – Я вспоминаю о детях этого мира, которые в рабстве у родителей, спекулирующих благодарностью за свои прошлые дела, совершаемые исключительно ради любви. Думаю о родителях, превратившихся в ноющие недоразумения. А их дети, плоть и кровь, справедливо возмущаются ими, но бичуют себя за это чувство. Я содрогаюсь при мысли о стольких горестях. Благодарность может превратиться в чудовищную обузу, если воспринимается как долг. А еще есть чувство вины и отвращение. Но если благодаря подкормке возникает доверие и накапливается взаимное уважение и уверенность в дружбе и любви, благодарность превращается в нечто лучшее. И подчас долговечное! – Миссис Ботрайт прервалась, словно ждала оваций на дамском обеде. Но слышался только шелест шин и сдавленный голос Розмари.

– Я… знаю.

– Если бы только родители могли стать друзьями своих детей… – продолжала она более проникновенным тоном. – Кстати, дорогая моя, у вас есть дети?

– Они поженились меньше трех месяцев назад, – поспешно и почти встревоженно объяснил Пол Таунсенд.

Последовала пауза. Только урчал автомобильный мотор.

– Вот как? Я не знал, – заметил чуть погодя Ли Коффи.

– Молодожены, – печально, словно лаская слова, проговорила Вирджиния.

Новость вплелась в ткань их рассуждений, окрасив все в совершенно иные тона. Мистеру Гибсону хотелось закричать: «Вы ничего не поняли! Это было всего лишь нереальное идиотское соглашение! Мне пятьдесят пять. Ей тридцать два. Разница составляет двадцать три года!»

Но он не произнес ни звука.

Миссис Ботрайт повернулась к нему:

– Розмари находит вашу сестру трудным человеком. Ей тяжело с ней общаться. Но ведь это не Розмари украла яд?

– Нет, – ответил он. – Не она.

– В таком случае что-то не так с вами?

Гибсон не смог ничего ответить.

К ним обернулся Пол:

– Ты заварил эту кашу. Мог бы подумать хотя бы о Рози. Да и об Этель. Кстати, и обо мне. Если бы ты думал о других…

– Он думает о других, – тихо проговорила миссис Гибсон.

– Сегодня не подумал. И то, что он сделал, – это грех. – Пол отвернулся. По его затылку было заметно, насколько он возмущен и оскорблен в своих праведных чувствах.

– Предвечный этого не одобряет, – промурлыкал водитель. – Он против самоуничтожения. Вы это имели в виду?

– Вы поняли, что я имел в виду.

– Да, но такова наша культура, – продолжал Ли Коффи. – Возьмите, к примеру, Японию…

– Сами берите, – надувшись, отрезал Пол Таунсенд.

Миссис Ботрайт, у которой была привычка обсуждать по одному предмету за раз, начала:

– Я участвую в работе Красного Креста, Комитета по образованию, Общества поощрения при ООН, Совета по социальному обеспечению молодежи, Организации американок по наведению политического порядка и, разумеется, церкви – во всех этих группах. Но не для «других». Разве это не мой мир? И пока я в этом мире, это мое дело. – Она обуздала своего ораторского конька и продолжала задушевнее: – Есть что-то неправильное в слове «другие». Я его никогда не любила.

– Это слово ничего не определяет, – возразила Вирджиния. – Покажите мне хотя бы одного больного. Из других.

– Соотношение не в вашу пользу, – задумчиво изрек водитель. – Пара миллиардов «других», а вы одна. Можно ли проявлять интерес к такому скопищу, только лишь самый неопределенный и подчас притворный.

– Именно, – доброжелательно кивнула миссис Ботрайт. – Можно начинать лишь с собственной отправной точки.

– Но стоит начать и можно увлечься, – добавила Вирджиния.

– Одно цепляется за другое, – согласился водитель автобуса.

Медсестра посмотрела на него, тревожно склонив голову набок.

– И вам за все это платят, миссис Ботрайт? – Розмари внезапно распрямилась.

– Разумеется, нет!

– Да вы просто приживалка! – истерически выкрикнула миссис Гибсон.

– Эй! – усмехнулся водитель автобуса. – Вы заговорили как старушка Этель. Это ее слова? Она считает, что всякая женщина, у которой благоверный с деньгами, дармоедка? Готов поспорить, что так. Ей не приходилось встречать такого эффективного администратора, как миссис Би. Ваша Этель все переворачивает с ног на голову. Что она там говорит о блондинках? Вы мне так и не сказали.

– Блондинки, – отчетливо произнесла Розмари, – хищные кретинки.

– Неужели? – Коффи тепло посмотрел на свою медсестру. – Неужели все? И вы тоже, дорогая? – Он усмехнулся. – Беда с вашей Этель. Она начинает с «некоторых», соскальзывает на «многих», а затем ее вовсе сносит с рельсов на «все».