Пятое Евангелие - Йен Колдуэлл Страница 35

– Вы в полной безопасности, святой отец.

Я поцеловал Петроса в лоб. Но когда мы закрыли за собой дверь, я услышал, как Фонтана все-таки сказал в рацию:

– Пришлите кого-нибудь еще раз проверить двор.

Петрос заснул только через полчаса. Он положил голову мне на плечо, а я гладил его по волосам. Свет мы выключать не стали. Дома у нас была книга, которую мы читали, когда требовалось прогнать кошмары. О черепашке, пережившей грозу. Но черепашки здесь не было, так что я гладил Петроса по голове и пел песенку. А сам думал, что Майкл Блэк, возможно, прав.

– А может, нам поехать в отпуск? – стал вслух размышлять я.

Петрос кивнул и сонно добавил:

– В Америку.

– А если в Анцио?

В приморский город в тридцати милях от Рима. Я скопил денег, так что два-три дня нас не разорят. Все равно я планировал какую-нибудь необыкновенную поездку – ведь скоро мой мальчик пойдет в школу.

– Я хочу домой, – тихо сказал Петрос.

Внизу, во дворе, зажегся фонарик, и его луч прочертил по ставням. Раздалось еле слышное потрескивание полицейской рации.

– Знаю, Петрос, – прошептал я. – Знаю.

Я видел тревожные сны. И все – об Уго.

Некоторое время после ночи под Ватиканской библиотекой мы работали так тесно, что я принял наше знакомство за дружбу. Наутро после приключения в подвале мы вместе рассказали о нашей находке дяде Лучо. Полагалось сообщить кардиналу-библиотекарю, но его высокопреосвященство никогда не разрешил бы Уго продолжать работу, не говоря уже о том, чтобы держать манускрипт у себя. Все светские сотрудники должны подписывать девяносто пять моральных условий приема на работу, а библиотекари, как правило, – самые ревностные защитники папской собственности. Однако у Лучо вот-вот должна была открыться выставка, от которой ожидался хороший доход, и дядя всячески охранял эту курицу, несущую золотые яйца. Но не я предугадал его дальнейших действий.

Никаких публичных заявлений относительно Диатессарона не делалось, поскольку Уго активно этому противился. Но через сорок восемь часов после нашей встречи с дядей одна римская газета опубликовала заметку: «В Ватиканской библиотеке обнаружено Пятое Евангелие». В пятницу новость подхватили три ежедневных газеты. На выходных сообщение о нашем открытии красовалось на верхней полосе в «Ла Репубблика». То гда уже начали звонить и с телеканалов.

Священники недооценивают пристрастие мирян к дешевым сенсациям об Иисусе. Большинство из нас, услышав о новых Евангелиях, закатывают глаза. В каждой пещере Израиля найдется по новому Евангелию, и на поверку оказывается, что большинство из них написаны через несколько веков после Христа мелкими сектами христианских еретиков или – всего лишь фальшивки, изготовленные в погоне за общественным вниманием. Но Диатессарон – другое дело. Это Евангелие церковь готова поддерживать. Подлинный знаменитый текст, обнаруженный в весьма древнем манускрипте, который сохранился благодаря многовековой заботе пап о книгах. Лучо предвидел, что такую историю охотно будут пересказывать все, кто живет в городских стенах. Поэтому он позаботился о том, чтобы ее не мог рассказывать никто, кроме Уго.

Видимо, кто-то в канцелярии Иоанна Павла утвердил решение Лучо поручить хранение Диатессарона Уго, потому что кардинала-библиотекаря вся операция привела в ярость. Уго спрятал манускрипт под замок в реставрационной лаборатории, где команда специалистов под его руководством удаляла таинственные пятна. Итак, рукопись, о которой все хотели узнать, никому не дозволялось видеть. Сотрудники библиотеки неофициально встречались с репортерами и жаловались, что книги, возможно, и не существует, что все это мистификация. Уго в отместку опубликовал фото манускрипта. Эксперты быстро изучили стиль письма и объявили его аутентичным. Фотографию перепечатали крупнейшие европейские газеты, и поток вопросов усилился.

Такое пристальное внимание пугало Уго. Он знал, что Диатессарон может стать краеугольным камнем в идентификации плащаницы – центральной темы выставки. Но сейчас манускрипт грозил сам превратиться в экспонат. Плащаница шестнадцать лет прождала возвращения, а сейчас ее заслоняла тень «второстепенного персонажа». Жалея, что не помалкивал про Диатессарон так же, как про остальную часть выставки, Уго попытался исправить ошибку. С этого мгновения он стал хранить молчание, чтобы затушить разгоревшийся огонь. В то время подобное решение могло показаться ему разумным, но на самом деле ничто так не раздувает религиозную истерию, как молчание Ватикана.

Мы с Петросом, гуляя летом по улицам Рима, слышали, как миряне обсуждают Диатессарон. Правильно ли делает Ватикан, что скрывает информацию? Разве наследие христианства принадлежит не всем нам? Да и вообще, что там прятать? Левацкие таблоиды тоже времени зря не теряли. Они выдвинули обычные в подобных случаях теории заговора под маской рассуждений о том, какую тайну может скрывать Диатессарон. Иисус был женатым человеком. Геем. Женщиной. Цитировали профессора одного светского университета, сказавшего, что Диатессарон не сообщает, видели Иисуса после смерти или нет. Позже профессор пояснил, что имел в виду Евангелие от Марка, а не Диатессарон, поскольку ранние списки Марка действительно об этом не сообщают.

Шум день ото дня нарастал. Наконец группа из сорока экспертов по Библии написала открытое письмо Иоанну Павлу, призывая открыть манускрипт для исследований. И вот тут-то дядя Лучо, раздав карты, походил с туза. В ответ на общественное давление он объявил, что Диатессарон впервые выставят на публичное обозрение… на выставке Уго. За ночь количество купленных в предварительной продаже билетов возросло вчетверо.

Уго был вне себя. Я сказал ему, что не зазорно позволить новому Евангелию делить пьедестал с плащаницей – в конце концов, они древние родственники, оба относят нас в Иерусалим первого века. Но мое восторженное отношение к Диатессарону завело меня слишком далеко. Уго рассвирепел. Он рычал, что Диатессарон – не новое Евангелие и что я не понимаю задачи выставки, которая призвана не просто реабилитировать плащаницу, а показать всему миру, каково ее место в ряду древних христианских святынь.

– Евангелия не были написаны Иисусом, – резко говорил Уго. – Они – не свидетельство Христа о себе самом. Эта честь принадлежит только плащанице. И если в каждой церкви на земле есть копия Евангелий, то значит каждая церковь на земле должна иметь и изображение плащаницы, и это изображение должно почитаться выше Евангелий! Удивляюсь вам, отец Алекс. Это оскорбление Бога – позволить второсортному Евангелию, творению рук человеческих, быть почитаему наравне с даром Господа!

Его завораживала сама эта мысль, и он был в ужасе, что допустил предательство по отношению к плащанице. Только тогда я понял, что он испытывает к ней родительское желание уберечь от бед. И хотя я считал иначе, сила этих чувств находила отклик в моей душе. К сожалению, у Уго эти переживания вынесли на поверхность нечто такое, с чем я раньше не сталкивался. В его глазах мой энтузиазм по отношению к Диатессарону превращал меня в предателя. И в один прекрасный день Уго подошел ко мне в трапезной и схватил за сутану.