Агентство "Золотая шпилька". Дело парикмахера Любочки. Бес в ребро - Ирина Меркина Страница 35

Перед дверью Таня остановилась и шепотом произнесла свое заклинание для трудных случаев: «Но если я чего решил, я выпью обязательно».

Она позвонила в звонок и подождала. Потом позвонила снова, настойчивее. Вадим когда-то говорил, что жена редко выходит, разве что за покупками или прогулять собаку, поэтому Таня надеялась застать ее дома. Она позаимствовала у Вадима ключи вовсе не для того, чтобы вламываться в чужой дом. Ей надо было просто дойти до квартиры: вряд ли Алина сможет захлопнуть дверь у нее перед носом, и ей придется пообщаться с возлюбленной мужа, даже если она этого не хочет. Накануне Таня обдумала все варианты и решила, что такой внезапный визит при всей его бесцеремонности будет гораздо эффективнее телефонных звонков, назначения встречи, вежливо-отстраненных бесед за столиком кафе и прочей тягомотины.

На звонки никто не откликнулся. Досадно, подумала Таня, уже готовая ринуться в бой за свою любовь и совершенно не готовая ждать. А подождать, пожалуй, придется — когда еще она выберется в эту глушь, именуемую экологически чистым районом. А потом — «если я чего решил»…

Конечно, стоять на каблуках, подпирая стенку, довольно противно, и жаль, что архитекторы не догадались устроить в этих бескрайних коридорах зал ожидания для неизвестных гостей. Но она подождет, сколько сможет. Скорее всего, Алина ушла с собакой, судя по тому, что в квартире не слышно лая в ответ на звонки. Если нет — ну что ж, отложим освобождение любимого из оков до другого раза.

Таня наклонилась поправить врезающийся ремешок босоножки, оперлась о дверь, — и она вдруг открылась сама собой. Поколебавшись, Таня шагнула в прихожую, невнятно освещенную лишь дневным светом из полуоткрытой двери. Мягкий коврик на полу, матовый блеск одежных шкафчиков из какого-то темного дерева. Все, что ей удалось разглядеть, было достаточно стильно и красиво. Впрочем, ничего другого Таня и не ожидала. А вот что-то белеет на вешалке — кажется, любимая итальянская ветровка Вадима — надо бы ее забрать.

Но в квартире кто-то был! Она услышала тихие торопливые шаги и не успела моргнуть, как на пороге комнаты, словно из воздуха материализовался, вырос невысокий женский силуэт. От неожиданности Таня перепугалась так, как будто это к ней в дом вломилась неизвестная особа. Она сделала то, что делает любой человек, когда встречает незнакомца в темноте, — ударила ладонью по выключателю. Зажглось несколько невидимых лампочек, и по прихожей разлился мягкий янтарный свет.

Женщина в дверях оказалась гораздо выдержаннее. Она не закричала, не бросилась прочь и вообще не двинулась с места. Просто стояла и озадаченно смотрела на Таню, как будто хотела что-то сказать, но не могла подобрать слова. Тане она показалась слишком серой и какой-то задерганной. Не такой она представляла себе Вадимову жену, дочь всесильного Гаруна-аль-Рашида.

— Здравствуйте, Алина, — вежливо, но решительно произнесла Таня.

Она сразу все поняла. И не потому, что изменилась их сексуальная жизнь или мужчина допустил какой-то прокол. Просто он был совершенно другой.

Другой не в постели, не в быту, а по сути. В нем не было ни капли Вадимова лживого и притягательного актерства. Этот человек, обманом занявший чужое место, был гораздо естественнее, чем ее муж в роли самого себя.

Как она любила его — первого, настоящего Вадима! До обморока, до судорог, до самозабвения. Любила и упивалась этой любовью, как вином, не боясь пьянеть. Она бы разделась посреди лекции, если б он только бровью повел. Однажды вечером они занимались сексом в полутемной аудитории, в сиянии уличных фонарей, под шорох шагов в коридоре, и она замирала от стыда и обожания.

Не она одна сходила по нему с ума, и трудно подсчитать, сколько поколений филфака он оттрахал на скрипящей деревянной кафедре после лекций. Девчонки пачками записывались на спецкурс по Булгакову, чтобы услышать бархатный баритон Колосова, увидеть его демоническую бородку и черные бесовские глаза. Прозвище на филфаке у него было — Воланд.

Она впала в панику, поняв, что для него это лишь рядовой эпизод, что скоро он ее бросит ради новой влюбленной дурочки. Она была готова на все: звать на помощь папу, угрожать, шантажировать, отдать его в руки отцовским опричникам — пусть запытают до полусмерти, лишь бы остался с ней. Но он оказался сообразительным, все-таки уже не мальчик. Принудительных мер не понадобилось, он женился на ней без сопротивления.

В первый год он безраздельно владел ее душой и телом. О, эти плавные кошачьи движенья, медленные улыбки, ленивые ласки! Завораживающая игра днем и ночью. В нем было что-то фальшивое и одновременно чарующее, как в театральном действе. Но чтобы любить театр, надо приходить в него по праздникам, а не жить изо дня в день за кулисами.

«А моя любимая со щек маков цвет стирает сальной тряпкой…», — про себя цитировала Алина высоко ценимого ею поэта, наблюдая, как муж читает на диване, картинно закинув одну голую ногу на другую и не замечая неэстетично распахнувшегося атласного халата.

Его обаяние действовало на нее и сейчас, но любви не стало. И она уже не ревновала, как сумасшедшая, к его неистребимым бабам. Она знала, что он от нее никуда не денется, даже если очень захочет. И даже если этого захочет она. Ей придется всю жизнь содержать и поддерживать этого вечного мальчика, придется вечно разыгрывать его любимый спектакль для одного зрителя и одного актера.

И вдруг затянувшееся действие кончилось. В зале зажегся свет, и рядом оказался другой человек, с такой же мягкой улыбкой и насмешливыми глазами, но простой и бесхитростный. Он, этот человек, сидел с ней в зрительном зале, а не витийствовал на сцене. Он проводил между двумя точками не округлую, а прямую линию — просто смотрел в окно, просто сидел в кресле, просто, без подтекста мазал бутерброд.

У него были самые обычные, без всякого магнетизма, руки, и когда он обнимал ее, она впервые в жизни чувствовала себя защищенной. Спрашивается, от чего, от кого ее надо было защищать, — а вот поди ж ты! В одну из первых ночей она неожиданно для себя попросила его не уходить — и он остался. Теперь они спали вместе. А иногда любили друг друга среди дня, почти без слов. Они вообще мало говорили; ей было страшно, что он скажет или сделает что-то не так и обман станет таким явным, что она уже не сможет притворяться слепой.

Да, она боялась его потерять. Он помог ей обрести себя, найти золотую середину в той жизни, которая до сих пор состояла из двух полюсов. На одном полюсе находилась умная, ироничная, блестяще образованная Алина, контролирующая себя каждую минуту и особенно в те моменты, когда можешь показаться испорченной и вульгарной, дать повод презирать себя. На другом было… много чего. Посередине пустота, которую она хотела заполнить материнством. Но сейчас пустоту занял этот мужчина. За несколько дней он стал ей ближе, чем Вадим за все годы совместной жизни.

Да, они мало разговаривали, но кто сказал, что общность людей проявляется только в трепе? «Ах, было б только с кем поговорить!» Глупости все это. Было б только с кем — и ничего больше.