Расемон - ворота смерти - И. Дж. Паркер Страница 36

Мимо прошмыгнул кто-то из гостей — возможно, спешил облегчиться после обильных возлияний. Акитада распрямился, решив тоже спуститься вниз, когда вдруг заметил студента Исикаву. Тот стоял на углу павильона и отчаянно ругался с кем-то, кого скрывала лакированная колонна. Внезапно Исикава сделал выпад вперед и нанес удар. Высокая статная фигура в синем, шатаясь, выступила из-за колонны. Это был Оэ, без шляпы, с побагровевшим от ярости лицом. Проревев что-то оскорбительное, он набросился на Исикаву, ударив его по лицу так сильно, что звук этой мощной пощечины Акитада услышал, несмотря на галдеж суетящихся слуг. Исикава отшатнулся, держась за лицо, потом наклонился и занес над головой Оэ какой-то предмет, напоминавший сломанное весло. Это уже было опасное оружие. Акитада свесился вниз и крикнул. Исикава замер, поднял голову и встретился взглядом с Акитадой. Бросив весло, он сказал что-то Оэ и скрылся за углом. Оэ постоял еще мгновение, глядя на Акитаду, потом повернулся и тоже пошел, ковыляя, прочь.

Вернувшись на свое место, Акитада спросил у Хираты:

— Не знаете, из-за чего могли бы подраться Оэ с Исикавой?

Хирата нахмурился:

— Подраться? Ты, наверное, преувеличиваешь!

— Ничего подобного. Я только что видел это своими глазами.

— Не забывай, что Оэ пьян. Ну их, Акитада! Смотри, какой прекрасный вечер. Давай наслаждаться им, пока есть возможность. Полюбуйся-ка на танцовщиц!

Акитада окинул беглым взглядом сцену. Равнодушие Хираты раздражало его, поэтому он сказал:

— Я-то думал, вы хотите, чтобы я раскрыл это дело. Не исключено, что здесь мы могли бы напасть на след вашего шантажиста, а вы не хотите поговорить.

Хирата покраснел и оглянулся.

— Тсс! Не надо так громко. — Он придвинулся ближе. — Я понимаю, почему ты сердишься. По-моему, я напрасно привлек тебя к этому делу и думаю, тебе лучше оставить его. Пожалуйста, прости, что побеспокоил тебя, особенно теперь, когда… — Хирата деликатно умолк, но Акитада понял, что он имеет в виду его рухнувшие брачные планы.

Выходит, Хирате нужен был только муж для дочери. Акитаду охватила холодная ярость.

— Если вы не нашли ответа на интересующий вас вопрос, — сухо проговорил он, — а в этом случае вам следовало бы дать мне кое-какие объяснения, положение остается по-прежнему опасным. Или письмо было только предлогом, чтобы пригласить меня в ваш дом?

Хирата побледнел.

— Нет. Я обратился к тебе потому, что университету угрожала опасность. — Он замолчал и несколько мгновений разглядывал свои руки, покоящиеся на коленях. — Хотя не скрою, я надеялся, что благодаря нашей с тобой совместной работе ты и Тамако вновь привяжетесь друг к другу.

Да, этот план сработал безотказно в том, что касалось Акитады, но не Тамако! Акитаду охватило отвращение. Существовала ли на самом деле эта записка или нет, но Хирата признал, что его цель носила личный характер. По-видимому, Хирата понятия не имел, что его дочь отказала припасенному папой женишку, единственному человеку, на которого он мог рассчитывать, хотя бы потому, что тот был многим обязан их семье. Акитада отвернулся.

Его старый учитель тяжело вздохнул:

— Не сердись, мой мальчик. Я боялся, что ты неправильно меня поймешь. Теперь я жалею, что сказал тебе об этой записке.

Акитада тоже жалел. Стиснув зубы, он с трудом выдавил:

— Не волнуйтесь. Я все понимаю.

Между тем представление ненадолго остановилось, и на парк опустилась тишина. Вечернее зарево догорало. Акитада подыскивал предлог, чтобы уйти.

Потом на сцену снова вышли участники поэтического состязания. Акитада вполуха послушал какие-то убогие стихи, воспевавшие саке, и быстро опустошил свою чарку. Кто-то из слуг поднес ему новую, он выпил и ее.

— Что касается Оэ и Исикавы, — сказал вдруг Хирата, возобновляя разговор. — В прошлом году Исикава взялся помогать Оэ в разных мелких делах. Поначалу они вполне ладили. До недавнего времени, когда заносчивость Исикавы стала проявляться слишком заметно. Он начал выказывать откровенное неуважение Оэ, обращаться к нему непочтительно, хотя тот старше его и по положению, и по возрасту. Но неужели его дурные манеры означают что-то существенное?

— Нетипичное поведение всегда наводит на размышления, — ответил Акитада. — Что-то же повлияло на их взаимоотношения? Когда это случилось? Не во время экзаменов? Может, Исикава узнал, что Оэ участвовал в подтасовке результатов.

— Оэ?! — изумился Хирата. — Тут ты определенно заблуждаешься. Оэ никогда не стал бы заниматься такими вещами. Это ниже его достоинства. Вот Исикава совсем другое дело. Он всегда отличался высокомерием и вполне способен на шантаж. Он способен, но только не Оэ. Ты же сам сказал, что синее кимоно Оэ никак нельзя было перепутать с моим зеленым.

— А что, если Исикава не различает цветов?

Но, говоря это, Акитада так не думал. Его не покидало ощущение, что эта ошибка имеет куда более простое объяснение, вот только ему сейчас никак не удавалось упорядочить мысли.

Внизу под трибунами в синей мгле мерцали веселые огни фонариков. В их свете нарядные облачения поэтов и музыкантов и разукрашенные суденышки на берегу заиграли всеми цветами радуги. В небе еще не растаял лиловый отблеск, вершины высившихся на западе гор окаймляла тонкая золотая нить.

Настроение гостей тоже изменилось. Громкий смех и веселые выкрики сопровождали чтение застольных стихов. Однако все смолкли, когда на сцену вышел Фудзивара и поклонился сидящим на судейском возвышении. Зрители напряженно ждали.

Голос Фудзивары звучал глубоко и проникновенно. Рифмованные строки слетали с его уст, как раскаты грома. Он декламировал длинное стихотворение, в котором говорилось о подлинных человеческих ценностях, стоящих выше славы и богатства, об истинной мужской дружбе, скрепленной добрым застольем и ломающей преграды социальных условностей. Строки эти брали за душу, отдаваясь в сердце щемящей тоской. Акитада слушал, вспоминал своих утраченных друзей, и слезы наворачивались ему на глаза. Искалеченный богатырь Хигэкуро и его дочь Аяко, когда-то бывшие ему почти родными людьми и теперь потерянные навсегда; красавица Тасуку, покинувшая этот мир, в котором осталось лишь место для печали; все-все друзья его детства, разлученные с ним навеки кто смертью, а кто расстоянием. Вот и Тамако теперь ускользает от него, а ему так не хватает друзей, готовых подставить плечо, прийти на помощь.

Фудзивара закончил, и все погрузилось в тишину, нарушаемую только шелестом бумажных фонариков на ветру и отдаленным кряканьем уток на озере. Даже слуги перестали суетиться и приумолкли. Потом грянули оглушительные овации. Многие вскочили со своих мест. Люди кланялись Фудзиваре, кричали ему слова одобрения, некоторые даже бежали к нему, чтобы заключить в объятия.

Внезапно пронзительный резкий голос пробился сквозь общий шум. Вскочив с места и размахивая руками, Оэ кричал:

— Прекратите эту вульгарную показуху! Сейчас же все сядьте! Что за невоспитанность! Что за грубые манеры! Правила конкурса не допускают подобной шумихи, и участник, вызвавший всплеск таких низменных эмоций своим недостойным выступлением, должен быть дисквалифицирован и исключен из состязаний. Несоблюдение высоких художественных канонов в поэзии — удел отщепенцев и уличных шлюх!