С чистого листа - Мари Хермансон Страница 36

— За то, что он был скотиной, настоящей скотиной. Он чуть не убил ее мать. Сбросил ее с лестницы, и женщина сломала себе шею. Но он ни в чем не признался. Утверждал, что она упала сама. Правда, она была избита до того, как упала, и у нее нашли травмы, которые никак не были связаны с падением, но он не признался, а полицейские не смогли ничего доказать, и он отделался легким испугом. Бил он и детей — Ангелу и мальчиков. Словом, тот еще скот. Но тем не менее мой отец был не лучше. Да у многих такие отцы. Но мы же не поливали их бензином, не бросали на них зажженные спички и не шли после этого пить кофе к подруге, прихватив с собой младшего брата.

— Ангела была ненормальной?

— Да, можешь мне поверить. Она вытворяла совершенно безумные вещи. Но мы находили ее проделки забавными. Однажды, например, она была с одним своим кавалером на плотине и стянула у него штаны. Просто так, ради удовольствия. Ему пришлось идти домой, как дикарю, с голым торсом и в набедренной повязке из рубашки. Как мы, помнится, тогда смеялись. Но иногда даже нам становилось страшно.

Рейне снова положил куртку на стул.

— В газете говорилось про два убийства. О том, что Ангела убила двух человек. Ты знаешь что-нибудь о втором убийстве?

— Нет. Не имею ни малейшего представления. Я не видел ее с тех самых пор, когда полицейские увезли ее и брата. Кажется, она получила два года, а что сталось с ней потом, не знаю.

— Хотелось бы знать, где она сейчас, — сказал Рейне. — Мне тревожно за мальчика, за Себастьяна. У нее есть родственники, к которым она могла бы пойти?

— Ее старшие братья живут в городе. Хотя нет, постой. Лейф умер, но Конни жив. Иногда я встречаю его у суповой кухни Армии спасения. Но мне думается, что он не поддерживает с Ангелой отношений. Он никогда ничего о ней не говорит, да и мы никогда ему о ней не напоминаем. Но можно, конечно, его расспросить. Можем пойти к нему вместе, если хочешь. Сегодня можешь переночевать на диване. Куда тебе идти, ты же объявлен в розыск. Разыскиваешься полицией! Ха-ха!

— Да, дома мне показываться нельзя. С твоей стороны очень мило, что ты позволяешь мне у себя переночевать. Собственно, я и хотел тебя об этом попросить. Я даже притащил с собой сумку с вещами. Она лежит в машине.

— Так у тебя и машина есть! Надо поменять номера. Но этим мы займемся чуть позже. Давай сюда свою сумку.

— Я хотел спросить у тебя еще одну вещь. Скажи, ты не помнишь, как звали младшего брата Ангелы?

— Младшего? Так, сначала родились Лейф и Конни, потом Ангела. Потом младший. Как же его звали? Кажется, Берье.

— Может быть, Бьярне?

— Да, точно. Его звали Бьярне. Хороший был парень. Ему не повезло, что он был вместе с Ангелой, когда она подожгла отца.

— Ты не знаешь, что с ним сталось?

— Нет. Он попал в воспитательное учреждение. Собственно, заботиться о нем было некому. Отец умер, мать попала в инвалидный дом. О нем могла бы позаботиться Ангела, но она сидела в тюрьме. Не думаю, что парня ожидало розовое будущее.

Рейне надел куртку. Снаружи она была мокрая, но внутри осталась сухой. Да, это была хорошая куртка.

— Пойду за сумкой, — сказал он.

Вечером они посмотрели по телевизору американский боевик, а потом Туре вооружился гаечным ключом и пошел менять номера на машине Рейне. Его не было очень долго.

Рейне выключил свет, лег на диван, скатал из свитера некое подобие подушки и укрылся курткой. За один день он пережил столько, сколько иному человеку хватило бы на всю жизнь. Он устал, он страшно устал.

В стекла окон бил дождь. Интересно, куда запропастился Туре? Вероятно, не хочет свинчивать номер с машины, стоящей поблизости, и ушел куда-нибудь подальше. Наверное, промок до нитки. Надо было дать ему куртку.

Рейне уже дремал, когда скрипнула дверь, и с кухни донеслось бульканье. Туре пил свой любимый сок. В комнате запахло промокшей шерстяной тканью и немытым человеческим телом, когда Туре склонился над Рейне и по-отечески похлопал его по спине.

Запах блинчиков они учуяли сразу, как только вышли на мощенный булыжником двор и приблизились к бывшей конюшне, у стены которой до сих пор стояли стулья.

Туре постучал в запертую дверь. В окне показалось чье-то размытое лицо. Дверь открылась, и женщина средних лет впустила их внутрь.

В помещении стояли столы и стулья из гнутых стальных трубок с пластиковыми сиденьями. На каждом столике красовалась вазочка с искусственными цветами. В большинстве за столом сидели мужчины. Единственная женщина, с седыми, коротко остриженными волосами и чудовищно намалеванными бровями, сидела за отдельным столом и шумно хлебала свой суп. Одета она была в овчинную куртку. В углу стояло пианино, на котором стопкой были сложены молитвенники. Они напомнили Рейне о тайнике, из которого он всего неделю назад брал деньги. Ему показалось, что с тех пор прошла целая вечность.

— Он здесь? — шепотом спросил Рейне.

— Он сидит вон там. Но сначала нам стоит подкрепиться.

Буфетная стойка отделяла обеденный зал от кухни. Вентиляция не работала, и помещение было окутано, словно туманом, жирным запахом подгоревших блинчиков.

У стойки они получили гороховый суп и по тарелочке с блинчиками и яблочным муссом. Рейне ждал с подносом в руках, пока Туре о чем-то болтал с женщинами на кухне. Потом он направился к столу, за которым сидели двое мужчин. Рейне последовал за другом.

— Как дела, Конни? — спросил Туре и уселся на стул напротив одного из мужчин.

Рейне сел рядом с Туре и принялся рассматривать человека, к которому тот обратился. Мысленно он попытался убрать лилово-красный цвет лица, слипшиеся пряди давно не мытых волос и черный струп на месте старого рубца и обнаружить сходство с Ангелой. Никакого сходства он не нашел. Не совпал даже цвет глаз. У мужчины глаза были карие, а у Ангелы — голубые.

— Паршиво, — ответил Конни.

— У тебя совсем недавно вроде бы все наладилось?

— Нет, нет. Наоборот, три дня назад я угодил под трамвай и попал в больницу. Ходить не мог. Но выкарабкался. Какое счастье, что я был сильно выпивши. Детям и пьяным всегда везет, говаривала моя мать.

— Да, тебе точно повезло. Кто знает, что могло случиться, не будь ты под градусом.

Конни рассмеялся, раскрыв беззубый рот.

— Ты давно последний раз видел Суне Одуванчика? — спросил Туре, и это было только начало долгого разговора обо всех возможных знакомых, о том, когда, где и в каком состоянии их видели, и о том, кто из них уже умер. В последнем вопросе единодушия у собеседников не было.

— Боб умер.

— Ни черта он не умер. Я видел его в прошлый четверг. В миссии спасения.

— Это был обман зрения. Боб умер, поверь мне.