Кофе с перцем - Екатерина Красавина Страница 36

— Блаженствуешь? — раздался насмешливый голос Надин.

— Ага! Так приятно. — Он погладил Надин по руке. — А как там бифштекс?

По молчанию Надин он понял, что она хотела сказать что-то язвительное, но пощадила Пашины уши.

— Ты прямо сейчас хочешь есть? После кофе?

— Прямо сейчас. — Паша подумал, что для утонченной Надин, следующей всем правилам этикета, он, наверное, полинезийский дикарь, который разрывает сырое мясо руками и проглатывает его, не разжевывая.

Ни слова не говоря, Надин поднялась с дивана и прошествовала к двери, как тоненькая изящная ходящая статуэтка. Рука Паши невольно протянулась к ноутбуку Надин. Сама. Без всяких подсказок с его стороны. Он стал наглым типом, идущим напролом. Пиратом Далеких Морей.

«Архив»… Так, раскрываем. Паша чуть было не издал возглас восторга, потому что перед ним возникло лицо Марголиной и еще четырех девушек. Он не сомневался, что наконец-то нашел то, что ему нужно! Он быстро вытащил из кармана брюк дискету, спрятанную там заранее, и вставил ее в ноутбук. Скачал на дискету файл. Готово! Сунул дискету в карман. Нет, лучше в сумку. А то вдруг она выпадет ненароком. Это будет финиш!

Когда Надин появилась в комнате, все необходимые манипуляции были уже проделаны. Паша чувствовал, как отметка его настроения стремительно ползет вверх. Ему захотелось стать свободным, раскованным и неотразимым.

— Вот твои бифштексы. Я принесла тебе тушу мамонта в пещеру.

Паша взял тарелки у Надин и поставил на столик. Потом резким движением притянул девушку к себе. Снял очки и поцеловал ее. Долгим страстным поцелуем. Он взглянул в глаза Надин и увидел в них странное выражение. Она как будто бы наблюдала за ним со стороны. Внимательно, изучающе. И вдруг Паше захотелось стереть с ее лица это холодно-отстраненное выражение. Увидеть ее другой: нежной, покорной. Он провел указательным пальцем по шее Надин — до ложбинки между грудей. Потом стал медленно расстегивать блузку. Одна пуговица, другая… Кожа у Надин была гладкая, приятно прохладная… Паша посмотрел на нее потемневшими от нахлынувших чувств глазами, потом быстрыми движениями снял с девушки одежду. Разделся сам и принялся покрывать тело Надин страстными поцелуями…

Расставшись с Надин, Паша подумал, что до конца сыграл роль пылкого любовника. Но тут же другая мысль пришла ему в голову: а играл ли он? Может быть, он просто поддался искреннему порыву влечения к Надин — к ее гладко-шелковистой коже, серым обольстительным глазам и цветочному аромату духов? Разве он мог провести грань между игрой и собственными чувствами? Паша покачал головой: нет, себя он обманывать не станет. Это была не только игра. А может быть, и вовсе не игра.

С матерью Лариса простилась наспех, скороговоркой сказав, что уезжает в Москву. Она говорила эти слова, смотря в пол. Она боялась поднять на мать глаза и увидеть в них отражение той безумной женщины, которая стояла над ней ночью со свечой в руках и шептала слова заклинания. Мать к этому известию отнеслась равнодушно. Она уже не выходила за границы собственного мира, а все, что приходило извне, решительно отсекала, как ненужное и лишнее. По-настоящему Лариса простилась только с Эмилией Григорьевной и Николаем Степановичем. Эмилия Григорьевна сказала, чтобы она звонила ей. И подарила на прощание деревянную шкатулку, сказав: «Это шкатулка моей бабушки, она обладает целебной силой. Бабушка, царствие ей небесное, привезла ее с Нового Афона. Из Греции. Она — твоя. Пусть этот милый пустячок всегда будет с тобой как память обо мне». Лариса расцеловалась со своей преподавательницей и подумала, что в Москве ей будет совсем одиноко. Но это был ее путь, свернуть с которого она уже не могла.

С Николаем Степановичем краткого прощания не получилось: неожиданно он предложил ей перед отъездом в Москву поехать на две недели в Крым. В горы. «Горы лечат. От всего. Ты убедишься в этом сама. Сейчас — лето. Двумя неделями позже или раньше ты поедешь в Москву — значения не имеет. Я правильно говорю?»

«Абсолютно», — ответила Лариса.

Они приехали в Алушту, и город совершенно очаровал Ларису. Она никогда раньше не была в Крыму, и здесь все было ей в диковинку: и море, и остроконечные кипарисы, и дороги, стремительно убегающие вверх, и ярко-голубое небо, и сладко-пряные ароматы…

Но самое главное — горы. Они манили и притягивали. Когда Лариса впервые увидела гряду гор на горизонте, она не могла оторвать от них взгляда.

— Нравится? — спросил ее Николай Степанович.

Лариса посмотрела на него так, как будто не поняла, о чем ее спрашивают, а потом выдохнула:

— Да!

— Мы с тобой обязательно пойдем в горы. Но не сегодня. А завтра.

В горах Лариса почувствовала себя заново родившейся. Она думала, что никогда не сможет забыть то, что с ней было. Она собиралась жить с этой вечно кровоточащей раной, но неожиданно поняла, что роль страдалицы уже не для нее. Свет, идущий с гор, затопил ее. На Ларису как будто обрушился поток света и чистоты, сказочной слепящей белизны. Она подняла голову вверх и закрыла глаза. Девушка испытала настоящий экстаз. Ей казалось, что ее душа отделилась от тела и вознеслась к далеким вершинам. По щекам Ларисы потекли слезы. Время остновилось, замерло на нулевой отметке. Ларису вдруг пронзила дрожь. Она поняла, что с этого момента она — другая. Прошлое умерло. Навсегда. Оно осталось похороненным в этих горах. Вечные горы смыли все.

— Поэтому горы так и притягивают людей, — тихо сказал Николай Степанович, когда они возвращались обратно в дом отдыха. — Они — великие целители. Но горы притягивают как белых магов, так и черных.

— Спасибо вам.

— Не за что.

— Нет. Есть за что. И вы это прекрасно понимаете.

Две недели были наполнены волшебством. Лариса была безмерно благодарна Николаю Степановичу за то, что он подарил ей эту поездку, взяв на себя все расходы. «Я верну вам долг, — сказала Лариса. — Как только смогу». — «Об этом не может быть и речи», — услышала она в ответ. И все же была в их поездке одна легкая заминка. Когда они заполняли путевки, администратор, пожилая женщина с волосами, крашенными хной, спросила:

— Вам двухместный номер?

Николай Степанович вскинул глаза на Ларису, как бы ожидая от нее ответа. Но она выпалила не задумыаясь:

— Два одноместных.

Администратор перевела взгляд на Николая Степановича.

— Да, — подтвердил он. — Два одноместных. Спустя два дня Лариса вспомнила этот эпизод и подумала, что, возможно, Николай Степанович испытывает к ней не только отечески-дружественные чувства. Просто раньше она не догадывалась об этом. А он никогда не преступал грань дозволенного и не пытался сократить дистанцию между ними. Ларисе стало немного не по себе. Она стала бояться, что Учитель внезапно даст волю чувствам, и тогда она будет поставлена в неловкое положение. Но — нет. Поведение Николая Степановича было таким, как всегда: безупречно-рыцарским. Но все же иногда Лариса ловила на себе его взгляд, полный щемящей нежности. В этот момент она старалась не смотреть ему в глаза или переводить разговор на шутливую тему. И только один раз он не выдержал: когда Лариса, искупавшись на закате, вышла из воды и стала вытираться полотенцем. Он потянул его за краешек и бережно, едва касаясь, вытер ей руки повыше локтей, потом накинул полотенце на ее плечи и отошел в сторону. Лариса посмотрела на его спину и подумала, что если бы эта поездка случилась раньше или позже, то, возможно, они стали бы любовниками. Но сейчас… она не могла решиться на такие отношения. Да, ее душа очистилась, но тело еще помнило ужас унижения и боли. Она не была готова ни к любви, ни к сексу. Пока ей это было не нужно. А что будет потом — покажет время.