Медаль за убийство - Фрэнсис Броуди Страница 36

Капитан жестом руки отдал команду отряду приостановиться, а сам достал бинокль и принялся разглядывать лежавшую перед ним мирную долину. В глубине долины, подобно свернувшемуся коту, уютно расположилась ферма. Уолфендейл мог видеть и понять, за что «братец бур» готов был сражаться, считая это своим неотъемлимым правом от рождения. Псалмопевец «братец бур» считал, что Господь Бог на его стороне. Что ж, скоро он узнает, когда дойдет до дела, что Всемогущий предпочтет выступить на стороне Британской империи.

Капитан Уолфендейл оглянулся на сержанта Лэмптона.

– Забираем все, что сможем унести с собой.

Пройдя еще немного вперед, он остановил колонну, чтобы напоить лошадей из речушки, протекавшей по долине, и приказал погонщикам из местных отцепить волов и дать им отдохнуть и попастись. Переход был долгим, а дело могло подождать и до утра.

Женщина, открывшая дверь жилого дома на ферме, была в возрасте примерно пятидесяти лет, крупной и полногрудой, с широким голландским лицом и настороженной улыбкой. Увидев офицера и сопровождавших его солдат, она без всяких препирательств произнесла гортанным голосом какую-то фразу и жестом показала, что солдаты могут устроиться на ночь в сарае. Капитан сказал ей, что они установят свои собственные палатки. Не следовало доверять здесь никому ни на йоту. Спите в сарае. А мы, пока вы спите, подожжем сложенное там сено. Приоткрыв дверь дома пошире, она пригласила капитана и сержанта в дом. Парнишка лет десяти принес две кружки. У этих людей никогда не бывает только по одному ребенку. Если есть еще сыновья, то они партизанят вместе с отцами. Если есть дочери, то не показываются на глаза. Женщина разлила молоко из глиняного кувшина в кружки, подала их капитану и сержанту и жестом предложила им сесть к столу.

Она разложила большой ложкой по тарелкам тушеное мясо с клецками. Для капитана буры были странными людьми. Он никак не мог понять, оказывала ли она простое гостеприимство или же для чего-то заискивала перед ними. Судя по ее жестам, она сожалела, что у них мало еды – мало для того, чтобы предложить им или сказаться достаточным для реквизиции.

Капитан обвел взглядом комнату. Это была типичная деревенская комната с неказистым, но прочным буфетом, в котором поблескивала глиняная посуда, в углу стояло фортепиано, а на дверях в рамках под стеклом висело то, что, видимо, было какими-то религиозными текстами.

Сквозь открытое окно до него донесся запах дыма от костра, который разожгли во дворе солдаты. Парнишка выглянул в окно и что-то сказал своей матери.

– Солдаты зарезали свинью и жарят мясо, – негромко произнес сержант Лэмптон.

Капитан молча кивнул.

Когда они покончили с едой, Уолфендейл вежливо поблагодарил хозяйку. Выходя из-за стола, он протянул было руку, чтобы погладить парнишку по голове. Тот, извернувшись, уклонился. Капитан и сержант надели фуражки и вышли из дома.

Ранним утром следующего дня Уолфендейл снова постучал в дверь дома. На этот раз с ним было двенадцать солдат. Женщина открыла дверь. За ее спиной стояла девушка лет шестнадцати, похоже, не знавшая, что делать: то ли остаться на месте, то ли куда-нибудь скрыться. Женщина повернулась к дочери, велев ей принести для солдат кувшин молока.

Капитан кивком велел капралу Милнеру взять кувшин. Затем громко и четко произнес по-английски:

– У вас есть десять минут, чтобы покинуть этот дом, который должен быть сожжен.

Женщина ничего не поняла.

Капитан повторил свои слова.

Девушка уронила кувшин на пол, молоко разлилось большой лужей по выложенному плиткой полу. Она перевела матери слова капитана.

В дом вошли шесть солдат с охапками соломы в руках. Подобно судебным исполнителям, выносящим мебель банкрота, они принялись передвигать стол, буфет и стулья. Однако, в противоположность судебным исполнителям, они сдвигали мебель в центр комнаты.

– Еще рано, – обратился к ним капитан.

Все шестеро разбрелись по комнате, стали перебирать разные вещи и бесцельно разглядывать их. Капрал Милнер снял с двери оправленный в рамку текст, бросил его на пол и раздавил каблуком сапога.

Со двора донесся звук выстрела. Парнишка подбежал к окну и вскрикнул. Его сестра оказалась рядом с ним.

Девушка дерзко вскинула голову, повернулась к матери и что-то негромко сказала ей, затем снова повернулась к капитану.

– Зачем вы убили вола?

Уолфендейл указал рукой на часы. И, не опуская пальцев, произнес:

– Десять минут.

Никто не смог бы обвинить его в нечестной игре.

Девушка и ее мать поспешили подняться по лестнице наверх.

Милнер проговорил ни к кому конкретно не обращаясь:

– Я и сам не отказался бы пожить в таком доме.

Один из солдат, принесших солому, заметил:

– Все это довольно мрачно.

– Разве мы в самом деле мрачны? – спросил рядовой Кларк. – Нет, мы вовсе нет.

Он вытянул из-под фортепиано вращающийся стул, уселся на него и заиграл «Rule Britannia» [48]. Лэмптон достал губную гармошку и присоединился к нему. В конце каждого припева солдаты хором стали подтягивать рефрен: «Британцы никогда не станут рабами!»

С лестницы послышался девичий голос, поющий на африкаанс [49]. Один из их проклятых хоралов.

Рядовой Кларк заиграл мелодию мюзик-холла, когда мать и дочь спустились вниз, облачившись в куртки и крепкие ботинки и неся мешки. Глядя прямо перед собой, они пересекли комнату и вышли из дома во двор. Парнишка помогал идти согнутой под грузом лет старушке. Из смородинок ее темных глаз сочилась ненависть. Она проклинала солдат, и из ее беззубого рта капала слюна.

– Да будет тебе, бабка, – сказал капитан. – Лучше побыстрей уматывай отсюда.

Древняя старуха, всем телом наваливаясь на руку парнишки и не переставая проклинать солдат, тоже выбралась во двор.

Капитан посмотрел в окно на горящие поля, на угоняемый с фермы скот, на мешки овса и ячменя, которые погонщики мулов грузили на телеги. Он никогда не приказывал солдатам делать ту работу, которую не смог бы сделать сам. Чиркнув спичкой, он раскурил свою трубку. Затем, весьма осторожно, протянул еще горящую спичку денщику. Лэмптон взял спичку. Все глаза теперь были устремлены на него, когда он подносил огонь к соломе в центре комнаты, подложенной под сваленную в кучу мебель. Раздались негромкие смешки, когда солома не занялась, так что Лэмптону пришлось зажечь другую спичку и осторожно раздуть занимающийся огонь.