Есть, господин президент! - Лев Гурский Страница 37

– Привет, Сергей, привет, рад тебя видеть! – Я встретил Журавлева в дверях кабинета, долго жал ему руку, лично проводил до кресла и попросил у секретарши два кофе голосом Робинзона Крузо, чей остров между делом посетил сам Христофор Колумб.

Гость, ведущий популярного телешоу «Дуэлянты», все мои знаки внимания принимал как должное – с усталым добродушием золотого божка плодородия в папуасском капище. Если бы вдруг советнику российского президента по кадрам Ивану Щебневу пришла в голову фантазия упасть на колени перед Журавлевым, тот бы не удивился.

Квадратный приземистый телебожок, разумеется, позабыл, что популярностью своей он обязан нам. Раньше он был всего лишь одним из многих игроков, а теперь остался на поле в одиночестве. С тех пор, как зачистили весь телеэфир вокруг него на полметра вглубь, рейтинг «Дуэлянтов» пошел в гору и почти сравнялся с «Угадайкой». Что поделаешь? У нас исторически сложился особый вариант демократии – патерналистский. Как папочки решат, так и будет. А уж папочки заранее решили: ближе к выборам не баловать народ разнообразием. Талант – штука непредсказуемая, может выкинуть фортель. Нет уж, хорошего понемножку. Одно детское шоу, одно взрослое – и довольно с вас. Кому не нравится, может по десятому кругу смотреть сериал «Убойная нянька»…

Выпив свой кофе и выслушав меня, Журавлев важно помассировал себе виски, закатил глаза и обронил с высоты своего величия:

– Идея твоя… э-э-э… в целом, неплохая. Я бы даже сказал, довольно свежая. Политических тяжеловесов я у себя на шоу сводил сто раз. Но по физическому весу кандидатов не отбирал ни разу. Это может быть клево. Пожалуй, я подпишусь.

– Идея моя средняя, не льсти мне, пожалуйста. – Я приложил руки к груди. – Я ведь не профессионал, мне до тебя, как до Китая. Лишь ты – с твоей фантазией, с твоим опытом, чувством юмора – сможешь придать простенькой задумке подлинный блеск. Сделай сегодня двух этих пузанов, а? Столкни их брюхами в прямом эфире, пусть от них пух с перьями полетят во все стороны!

– И от Погодина пух с перьями? – тонко улыбнулся Журавлев. – Да ладно, я ведь в курсе, что Тим – твоя креатура. Учти,

Вань, подыгрывать ему я не стану. Я – кот, гуляющий сам по себе, не забудь. Мое реноме мне дороже всех твоих кремлевских благ.

– Что ты, Сережа! Что ты! В России каждый знает, что тебя покупать полный бесполезняк. Нечего и пытаться. – Я соорудил на лице благоговейную гримасу лилипута у подножия Гималаев.

Ощутить в моих словах наглый перебор сумел бы всякий человек с мозгами. Но только не ведущий «Дуэлянтов»: тот давно уже питался лестью самого грубого помола. С эдакой высоты, подумал я, чертовски неприятно падать. И уж я позабочусь о том, чтобы уронить тебя в самую глубокую и самую вонючую кротовью нору. Когда-нибудь. Не скоро. Тебе еще работать и работать на меня.

– Правильно мыслишь, – снизошел Журавлев до похвалы. – Мое кредо – никому не продаваться, не вставать ни на чью сторону, кроме собственной. За это мое шоу и ценят в народе. За это мне дают прямой вечерний эфир на Москву и дневной повтор на Сибирь.

За это? Как же! Я подавил смешок и неистово закивал:

– Именно! Именно! – Надеюсь, голова у меня не отвалится. – Беспристрастность – твое ноу-хау. Ты один можешь по-настоящему испытать нашего толстяка на прочность. Устроить ему нечто вроде тест-драйва. Твое шоу, Сережа, в России – основной полигон общественных процессов… индикатор настроений… барометр эмоций… хронометр… амперметр… супермаркет… сникерс…

Готово. Теперь я мог молоть абсолютную чепуху – главное, сохранять почтительную рожу, почаще кивать и пошире открывать рот. Телебожок уже нацепил нимб и вознесся туда, откуда наши лилипутские слова не слышны. В такие минуты я почти любовался Журавлевым. Из всех эфирных созданий, мне знакомых, он был наиболее искренним нарциссом. Он не притворялся незаменимым гением, о нет! – он был уверен в собственной гениальности и незаменимости. За столь высокую романтическую наивность я, признаюсь, и выбрал Сережу. Все должно быть натурально, на чистом сливочном. Холодного цинизма в эфире мне не нужно…

Я не закрывал рта еще минут десять – и все это время Журавлев довольно щурился, как будто его омывали теплые течения джакузи. Наконец я решил, что пора прикрутить горячий кран, и замолчал. Едва Гольфстрим иссяк, телебожок ощутил дискомфорт.

– Постой-ка, – встрепенулся он, – я, кажется, потерял нить. Напомни, сделай милость, мою последнюю фразу.

– Ты говорил, что поблажек никому не дашь, – тотчас подсказал я. – Чтобы никто из них сегодня вечером на тебя не жаловался.

– Ну да, само собой. – Журавлев успокоился и удовлетворенно потер ручки. – Это я и говорил. Раз они сегодня в игре, чтобы никаких жалоб на ведущего. Ни ей, ни ему поблажек не дам. Вопросы будут сложные и обидные для обоих. Пусть заранее знают, насколько я опасен. Пусть боятся. Кстати, напоминаю по дружбе: у бабки Леры голос погромче и попротивней, чем у Погодина. А оба микрофона настроены одинаково, так и передай своему придурку…

– Конечно, все передам слово в слово, – заверил я Журавлева. Но для Погодина, призванного в мой кабинет четверть часа

спустя после ухода телезвезды, я сформулировал поизящнее.

– Вопросы от Журавлева будут простыми и безобидными, – объявил я Тиме. – Главное, помни: он – придурок неопасный, его можешь не бояться. А вот со Старосельской веди себя осторожнее. Думаю, ты убедился, что бабушка заводная. Будь заводней ее. Не теряйся. Кончатся аргументы, форсируй голос. На крайний случай разрешаю один раз плюнуть в нее жеваной промокашкой через трубочку.

– Промокашкой – мало. Мы ей, Иван Николаевич, врежем, это, ее же оружием… – подал голос пришедший вместе с Тимой его секундант на будущей теледуэли. Сукин сын двадцати лет от роду носил редкое и жуткое имя Органон. В «Почве» он заведовал безопасностью, досугом и партийной библиотекой. – Мы сейчас, Иван Николаевич, съездим в кондитерскую, затаримся на вечер тортами с пирожными. Чуть что, и – ура! – бабец наказан.

Лидер партии «Почва» обладал свойством наэлектризованной расчески: вечно к нему прилипала всякая мелкая дрянь. Но даже среди налипшего на Тиму партийного сора юный Органон выделялся.

До встречи с этим уникумом я полагал, что такие водятся только в голливудских кошмарах вроде «Пятницы, 13» или «Реаниматора». Высокий, прыщавый, тонкошеий, с близко посаженными глазками, Органон своим убийственным имечком был обязан папане-сектанту. Вплоть до пятнадцати лет мальчонка не читал ничего, кроме учебников и молитв, не ходил в кино, не смотрел телевизор, не играл в компьютерные квесты и в упор не знал, из каких запчастей состоит женщина. В пятнадцать дитя созрело, прозрело и вломило отцу за свое счастливое детство – чугунной сковородой по башке. Предка откачали врачи, но обратной дороги не было: Органон завязал с боженькой. Сразу после школы он подался в политику и своим энтузиазмом подкосил несколько молодых партий. В «Почву» он явился с богатым политическим опытом, перебитым носом, загипсованной рукой и проектом нового партийного гимна – слова Гаврилы Державина, музыка группы Rammstein. Первым моим желанием было отфутболить юнца и перекреститься. Но, подумав, я разрешил Погодину взять его до кучи. Была у меня мысль однажды спихнуть энтузиаста «Любимой стране» – в качестве троянского вируса.