Врата изменников - Энн Перри Страница 37

Еще несколько шагов в молчании. Огромные вязы смыкались ветвями над их головами, и женщины шли в тени, испещренной солнечными зайчиками.

– Но я боюсь, что Мэтью очень пострадает душевно в своем крестовом походе, желая доказать, что сэр Артур был убит, – продолжала мисс Сомс. – Он, разумеется, не желает верить, что его отец мог пребывать в таком… умственном расстройстве, из-за чего ему и приходили в голову мысли о тайных обществах, преследующих его, и из-за чего он принял чрезмерную дозу опия. – Она остановилась и взглянула на собеседницу. – Если Мэтью будет добиваться своей цели, правда предстанет перед ним в самом разрушительном виде, и ему будет еще тяжелее, чем сейчас. А вдобавок ко всему у него появятся враги. Люди сначала будут испытывать к нему сочувствие, но долго это не продлится, особенно если он станет обвинять окружающих, как он это делает сейчас. Вы не можете попросить вашего мужа уговорить его? Надо убедить Мэтью остановиться, не искать причины, которые поистине… Я хочу сказать, что все это ранит его еще больше и он наживет таких врагов, которых никому не стоит иметь. Сочувствие и терпимость, которые он вызывает сейчас, сменятся насмешкой, а затем станут раздражать, а сэр Артур хотел бы этого меньше всего.

Шарлотта не сразу нашлась, что ответить. Не стоило удивляться, что Харриет ничего не известно об «Узком круге» и что она не может даже представить существование подобного общества. Если бы сама миссис Питт не знала об этом наверняка, она тоже сочла бы абсурдным подобное предположение и решила бы, что такая мысль – плод расстроенного воображения, которому всюду мерещатся несуществующие тайные заговоры.

Но что ей труднее было принять, что особенно ранило ее чувства и мешало рассуждать здраво, так это убежденность мисс Сомс в старческом слабоумии сэра Артура, якобы повинного в собственной смерти. Конечно, хорошо, что ее тревога была вызвана любовью к Десмонду, но это очень мало утешило бы его, знай он, что будущая жена думает об этом событии. В настоящее время скорби по отцу он никак не примирился бы с подобным мнением.

– Не говорите всего этого Мэтью, – сказала Шарлотта с нажимом, беря Харриет за руку и снова двинувшись с места, чтобы их промедление не показалось странным. – Опасаюсь, что сейчас он воспримет сомнения как еще один удар – и, если хотите, даже как предательство.

Мисс Сомс сильно удивилась, но затем смысл слов Шарлотты медленно дошел до нее, и она ускорила шаг, чтобы их не услышали идущие за ними. Еще меньше ей хотелось бы, чтобы жених обернулся и подошел к ним, интересуясь, все ли в порядке.

– Да. Да, вероятно, вы правы. Может быть, вам покажется странным, однако потребовалось очень много времени, чтобы я поверила, будто мой отец уже не тот человек, которым я его знала всю жизнь… такой замечательный, такой сильный и… мудрый, – продолжила она. – Возможно, мы все склонны идеализировать тех, кого любим, и когда нас вынуждают увидеть их в истинном свете, мы ненавидим тех, кто показал нам правду. Я бы не вынесла, если бы Мэтью стал так относиться ко мне. И, наверное, столь же невозможно, чтобы ваш муж сказал Мэтью – по моей просьбе – то, о чем тот не желает слышать.

– Нет смысла просить об этом Томаса, – искренно ответила Шарлотта. – Он думает точно так же, как Мэтью.

– Что сэр Артур был убит? – изумилась Харриет. – Неужели и он так думает? Но ведь он же полицейский! Как же он может серьезно предполагать… Вы уверены?

– Да. Знаете ли, существуют такие общества…

– Да, да, я знаю, что на свете существуют преступники. Об этом знает каждый, кто не совсем лишен понимания действительности, – возразила мисс Сомс.

Миссис Питт внезапно вспомнила, что когда она была в возрасте Харриет, прежде чем познакомилась со своим мужем, у нее были такие же наивные представления о мире. Она не только не ведала о преступности, но, что еще серьезнее, понятия не имела о бедности, невежестве, эпидемических болезнях или плохом, недостаточном питании, которое приводит к рахиту, туберкулезу, малокровию и к другим болезням и напастям. Юная Шарлотта полагала, что преступление – дело рук агрессивных, продажных и внутренне испорченных людей. Весь мир виделся ей в черно-белом цвете. И от Харриет сейчас тоже не следовало ожидать понимания того, что существуют еще и оттенки серого, которые можно различить, только обладая опытом или зная, что такое жизнь за пределами ее мирка.

Однако все оказалось еще сложнее.

– Вы не слышали, что говорил сам сэр Артур, – сказала мисс Сомс. – И кого он обвинял!

– Если это не так, – ответила миссис Питт, тщательно выбирая слова, – тогда Томас сам скажет все Мэтью, как бы тому ни было больно. Но сперва он хочет разобраться с этим сам. И думаю, сэру Десмонду придется тогда принять его мнение, потому что другого выбора не останется. Ведь он знает, что мой муж тоже хочет развеять сомнения в правоте и здравомыслии не меньше самого Мэтью. И, наверное, нам сейчас лучше ничего об этом не говорить, правда?

– Да. Да, вы правы, – с облегчением сказала Харриет. Они уже почти прошли подъездную аллею и приблизились к дому. Вязы остались позади, и дамы вышли на солнечный свет. Перед подъездом на площадке, усыпанной гравием, стояло несколько экипажей, и в здание входили шедшие впереди джентльмены, чтобы принять участие в поминках. Пора было присоединиться к ним.

Уже в самом конце поминок Питт улучил возможность поговорить с мистером Дэнфортом, в частности уточнить эпизод со щенками. Сэр Артур всегда очень заботился о своих животных. Если этот человек стал небрежно выбирать будущих хозяев для щенков своей любимой гончей, значит, он переменился до неузнаваемости. Непохоже, чтобы он совершенно забыл, кому обещал их, а если судить по словам Дэнфорта, он продал щенков в какие-то другие руки.

Томас нагнал соседа Десмондов в холле, когда тот уже собирался уезжать. Вид у него все еще был смущенный, словно он не был уверен в своем праве находиться здесь. Очевидно, он не мог забыть о своих свидетельских показаниях. Он много лет был близким соседом и добрым приятелем сэра Артура. Никогда между их поместьями не было никаких спорных дел и недоразумений, хотя усадьба Дэнфорта была гораздо меньше.

– Добрый день, мистер Дэнфорт, – сказал Питт, сделав вид, что случайно повстречал его. – Приятно видеть вас в добром здравии, сэр.

– Э… добрый день, – ответил тот, сощурясь и пытаясь определить, кто это такой. На вид это был приезжий из Лондона, и, однако, чувствовалось в нем что-то провинциальное и он кого-то напоминал Дэнфорту.

– Томас Питт.

– Питт? О да. Припоминаю. Сын егеря. – Его лицо потемнело, а на Томаса вдруг нахлынули воспоминания о прошлом, и он снова ощутил бесчестье, страх и стыд от того, что его отца обвинили в браконьерстве, – ощутил так ясно, словно все это было вчера. Это произошло не в поместье Дэнфорта, но теперь это было не важно. Человек, который предъявил иск отцу и посадил его в тюрьму, где тот умер, принадлежал к тому же слою общества, тоже был землевладельцем. А браконьеров считали врагами все помещики.

Питт почувствовал, как вспыхнуло его лицо, и вновь, как тогда, в прошлом, ощутил обиду, чувство приниженности и неумения себя вести как подобает. Нелепо, конечно. Теперь он полицейский, занимающий очень высокое положение. Он арестовывал людей поважнее, чем Дэнфорт, умнее, чем он, богаче, гораздо могущественнее и знатнее.