Клара и мистер Тиффани - Сьюзен Вриланд Страница 37

Это встревожило меня. Когда он вышел на улицу, я почувствовала, что нить, которая связывала нас на озере Джинива, порвалась. Я была убита утратой.

Я ухитрилась поймать доктора Григгза на лестнице и выложила ему все, что произошло на озере.

— Как вы думаете, может ли он быть жив, но только… — единственное слово, которое пришло мне на ум, было «потерян».

Нахмурив брови так, что они сошлись на переносице, врач ответил:

— Если было какое-то заболевание или нарушение, которое привело его к потере ориентации, то вряд ли. В состоянии, сходном с хождением во сне и вызванном стрессом, либо тревогой, либо психологическими факторами, он не может прокормить себя. Учитывая холод, сырую погоду, если человек спал на улице, шансы таковы, что он погибнет.

Я чуть не захлебнулась от глубокого вдоха.

— А если он сбежал преднамеренно?

— В таком случае у него должен иметься план. Так что, возможно, с ним все в порядке. Простите, но я не могу зря обнадеживать.

Это оставило мне надежду, что побег Эдвина — преднамеренный. Что за дурная надежда? Безобразная мысль прокралась в мой ум: может, это я спаслась побегом? Я ушла в свою комнату, потрясенная этой мыслью, и легла спать с чувством моего собственного предательства.

Следующим утром я одевалась на работу с трепетом, зная, что предстоит противостояние с мужчиной, который может обойтись без меня. И нужно будет сообщить ему, что другой мужчина тоже может обойтись без меня. Если бы не творческий задор мистера Тиффани и согретая теплотой похвала, которой он удостаивал меня, когда моя работа ему нравилась, я бы поискала другое место, но надежда, что мы сможем возобновить наши отношения с того рубежа, на котором расстались, заставила меня взять Элис под руку и отправиться вверх по Ирвинг-плейс.

Когда мы обходили Грэмерси-парк, сухие листья шуршали под нашими ногами, подобно жалобе осенней печали по ушедшему лету. Странным образом шумная Четвертая авеню не изменилась с тех пор, как я ушла с работы, с ее сетью электрических проводов, пульсирующих энергией, побуждающих людей действовать, обеспечивающих контакты. Я лихорадочно надеялась на какой-нибудь контакт.

Как хорошо было ощущать поддержку Элис, четыре квартала, три, два, один… Она сжала мою руку и ввела меня в демонстрационную комнату, а не в обычный вход для работников на Двадцать пятой улице, но через большего размера дверь для посетителей, и вверх по лестнице в стиле ар-нуво, как будто мы были ее владелицами, на третий этаж, где потрепала меня по щеке, подождала, пока откроются позолоченные двери лифта, вошла в него и оставила меня одну.

Мистер Тиффани поднялся на ноги, как только увидел меня в дверном проеме своего кабинета. Морщины на его лбу в замешательстве сошлись. Я сразу выложила все, и он опять уселся за свой стол.

— Нет, нет, нет, — пробормотал он с тем же самым негромким сочувствием, которое мне уже довелось услышать дважды. Те же самые точки света плясали в его опаловом перстне, когда он барабанил пальцами по столу.

— Я полагала, что все тщательно обдумала, — изливала я ему душу. — Он был… респектабельным человеком с высокими идеалами, но явно с невысокой душевной стойкостью, возможно, со скрытым психическим расстройством или просто трусостью. Возможно, я никогда не узнаю правду.

Мистер Тиффани наклонился вперед, его взволнованный взгляд перескакивал с одного образца ткани на другой. Казалось, он переваривает все, что я ему сказала.

— Вы вышли за него замуж?

Жар поднялся по моему горлу к щекам. Правда подорвет мою респектабельность. Ложь подорвет мою целостность. Замужество с пропавшим без вести человеком подорвет его политику не нанимать женщин, состоящих в браке.

— Нет.

— Тогда вы — одинокая, — изрек он.

Я подтвердила словом «да», осознавая, что Эдвин вернул мне мое искусство.

— Так вы опять моя?

Я покраснела при мысли, что он думает обо мне как о своей.

— Да. Я ваша.

Мистер Тиффани в ликовании воздел к небу свои короткие ручки.

— Если моя работа устраивает вас, — добавила я в хитроумной попытке вырвать у него клочок похвалы.

— Да будет вам стыдно за ваши сомнения!

— Кто занял мое место, когда я ушла?

— Никто. Я еще не принял решения. Вас заменяли все: Генри Белнэп, мисс Стоуни, мисс Нортроп.

Он стукнул обеими ладонями по столу эбенового дерева и просеменил к демонстрационному столу, чтобы показать мне четыре акварели для большого витража в эркере оранжереи с двумя широкими панелями плюс две узких боковых. Виноградные листья, тыквы и настурция каскадами падали по прозрачному стеклу.

— Радующее изобилие цвета и растительности, а?

Все оттенки кадмия, желтый, оранжевый и красный, вместе с охряной желтизной на фоне освежающей зелени — изумруд, зеленая Хукера и сочная зелень… Я упивалась ими.

— Жизнерадостные цвета, — заметила я.

— Природа всегда исцеляет. Уже доказано, что легкие изменения в цвете оказывают субъективное воздействие и влияют на ум и душу. Желтый ободряет, оранжевый возбуждает, зеленый успокаивает. Я знаю, вы восприимчивы к этому. Так что впитывайте то, что они вам предлагают.

— Буду. Благодарю вас. Знаете ли, мы бы обеспечили лучшее сочетание цветов, если бы работали одновременно над всеми витражами.

— Это верно.

— Тогда надо, чтобы Агнес, Элис и мисс Джадд подготавливали картоны рядом. Нам необходимо переставить столы-верстаки таким образом, чтобы все стекло отбиралось при одинаковом освещении.

— Джо и Фрэнк могут переставить что угодно, когда время приспеет. Как вы думаете, сколько времени вам потребуется?

— Если бы я смогла освободить дюжину резчиков, наборщиков и помощников для работы, то от трех до четырех недель. Могу я забрать акварели в студию? Это поможет предотвратить обсуждение того, почему я вернулась.

— Безусловно. — Он начал сворачивать их в трубку. — Я поднимусь вместе с вами.

* * *

Когда мы уединились в лифте, мистер Тиффани пробормотал:

— Он свалял дурака, что упустил вас.

«Вам тоже никогда не надо было отпускать меня, — подумала я, — но теперь это не имеет значения. Мы вернемся к совместным делам, ощущая утонченное удовольствие от работы каждого».

Это оказало мне поддержку в моем воссоединении с девушками. Я представляла, как это выглядело для них — я была сброшена на три ступени вниз с пьедестала почитания. Во всяком случае, это было мое личное дело, хотя оно и станет некоторое время представлять собой лакомый кусочек для пересудов. Если бы я могла последовать совету подушки никогда не оправдываться, то мне было бы легче сохранять свое достоинство.

Оказавшись в женской студии, мистер Тиффани постучал тростью. Девушки оторвались от работы, и он жизнерадостно воскликнул: