Ласковый голос смерти - Элизабет Хейнс Страница 38

— Кофе? — спросил он, наконец добравшись до кассы. — Капучино подойдет?

Все остальные кнопки на автомате были залеплены клейкой лентой с кривой надписью: «Не работает».

— Конечно.

Пока он платил, я села за столик, к которому почти сразу же подошла женщина, чтобы убрать подносы с грязной посудой и остатками еды.

— У нас самообслуживание, — сказала она, показывая на табличку. — Как будто читать не умеют, честное слово.

Я посмотрела на нее, и она замолчала, будто на лице у меня было написано: «Скорблю об утрате, обращаться осторожно».

Я даже улыбнулась, и она ушла, забрав заставленные подносы.

Сэм сел напротив и подвинул мне чашку с бежевого цвета пеной, положил рядом горсть пакетиков с сахаром и шоколадный батончик.

— Я пью без сахара, — сказала я.

— Вы вообще ели? Когда вы последний раз что-нибудь пили? Думаю, ложка сахара вам не помешает.

— Вы что, теперь мой личный диетолог?

— Да, — ответил он. — Кладите сахар, и я, возможно, оставлю вас в покое.

Я невольно улыбнулась, но подчинилась. Откусив от батончика, я поняла, что проголодалась. Желудок урчал и требовал пищи. Я прихлебнула кофе, опасаясь обжечься, но жидкость оказалась чуть теплой.

— Похоже, у них автомат сломался, — сказала я.

Кофе отдавал порошковым молоком.

— Угу.

— Не хотите спросить, как идет расследование?

— Было бы весьма интересно узнать, но я здесь не за этим.

— Вот как? А зачем же?

Он слегка наклонился вперед:

— Я снова звонил в ваш офис. Потом связался с детективом Фростом. Он сказал, что вас неожиданно постигла страшная утрата и вас какое-то время не будет.

— Значит, вы приехали сюда…

— Чтобы найти вас.

— Зачем?

— Узнать, все ли с вами в порядке. У вас кто-нибудь есть? Братья-сестры? Другие родственники?

— Вряд ли это вас хоть как-то касается, но — нет. Впрочем, как я уже говорила, со мной все хорошо, и вам незачем обо мне беспокоиться. Я могу сама обо всем позаботиться, как всегда и поступала. У меня огромный список дел…

Я отхлебнула кофе, думая, что чем скорее его допью, тем скорее смогу отсюда убраться и поехать домой. У меня вдруг закружилась голова, к горлу подступила легкая тошнота: я поняла, что не хочу больше здесь находиться. Мне захотелось выйти на свежий воздух, а затем вернуться домой, запереть дверь и больше ее не открывать.

— Послушайте, — сказал он, — у меня у самого в прошлом году умерла мама, так что я знаю, каково это. Мне просто подумалось, что я мог бы как-то вас поддержать.

— Отчего?

— Что?

— Отчего она умерла? Болела?

— Рак.

Я кивнула, хотя моя ситуация была совсем иной. У моей матери случился инсульт. Да, она не выходила из дому в силу почтенного возраста и хрупкого здоровья, но, если не считать воспаления легких, ничем серьезно не болела. Еще вчера она ворчала на премьер-министра, пока я готовила ей ужин и раскладывала покупки.

Я попыталась вспомнить ее последние обращенные ко мне слова. Сказала ли она «до свидания»? Когда в последний раз я говорила ей что-то приятное? Спрашивала, как она себя чувствует, счастлива ли? Когда в последний раз я говорила, что люблю ее?

— Мне сейчас хочется плакать, но отчего-то никак не получается, — сказала я.

— Незачем, — ответил он. — К тому же вам потребуется немало времени, чтобы все это переработать.

— В смысле? — огрызнулась я. — Я не завод и не фабрика, я живой человек. Я ничего не собираюсь «перерабатывать». И я не собираюсь ни с чем мириться, приходить в себя или тому подобное. Я просто намерена жить дальше, поскольку у меня нет иного выбора, впрочем, как всегда.

Он вздохнул и уже собирался что-то сказать, но промолчал, допивая кофе.

— Простите, — пробормотала я несколько минут спустя.

— Никаких проблем, — пожал он плечами. — Я просто пытаюсь помочь.

— Значит, в вашей газете после вчерашнего звонка слегка встали на уши?

— Можно и так сказать.

— То есть кампании «Возлюби ближнего своего» пришел конец?

— Вряд ли от нее был хоть какой-то толк, — рассмеялся он. — Она стала больше походить на кампанию «Шпионь за ближним» или «Оплакивай ближнего».

— Что ж, надо полагать, это более чем по-британски.

Последовала короткая пауза.

— Их компьютеры собираются проверять?

Я посмотрела на Сэма — он явно перешел черту.

— Да бросьте, — сказал он. — Всего лишь ничего не значащий вопрос. Я просто подумал — вдруг они посещают социальные сети для самоубийц или что-нибудь вроде того? Может, между ними есть какая-то связь?

— Сомневаюсь, что у всех были компьютеры. Не забывайте, некоторые весьма пожилые люди.

— Их вы тоже учитываете?

— Я — да. А обращать ли на мои слова внимание, решает старший следователь.

Он уставился в пустую чашку. Моя была еще наполовину полна, но допивать напоминавший грязную воду кофе мне совершенно не хотелось.

— Сомневаюсь, что они покончили с собой, — сказала я. — По крайней мере, не так, как это обычно делают самоубийцы. Больше похоже, что они… просто сдались.

— Неужели такое возможно?

— Видимо, да.

— Но ведь тело станет сопротивляться подобному решению? Разве голод и жажда не одержат верх? Нужно обладать железной волей, чтобы просто сидеть и умирать голодной смертью.

— Не знаю, — сказала я. — После того телефонного звонка есть все основания полагать, что за этим кто-то или что-то стоит, — мне кажется, со всеми этими людьми что-то сделали, каким-то образом подавили их человеческие инстинкты.

— А вот это уже очень интересно, — подался он вперед.

— В самом деле?

— Как этого добиться? Что способно подавить основные инстинкты человека?

— Понятия не имею.

— И все-таки страшно, — заметил он.

Я кивнула, не вполне понимая, к чему он клонит.

— Страшно, что кто-то на такое способен, — закончил он мысль. — И его жертвами можем стать все мы.

— Вряд ли, — покачала головой я.

— Почему?

— Ну… Хоть между ними и нет очевидной связи, это вовсе не значит, что у них нет ничего общего. Прежде всего — все они жили одни. И никто не работал по тем или иным причинам.

— Все равно это достаточно существенный срез общества, — заметил Сэм.