Татуированная кожа - Данил Корецкий Страница 38

– Where are codes of start?

– Теперь верно. Правда, акцент у вас...

– Извините... – Серегин развел руками. – Обычная московская школа, языковой практики нет...

– Ничего, так для противника страшней! – гоготнув, выкрикнул Дрын.

– Теперь вы, Дранников...

Вольф не слушал, что говорит лопоухий Дрын: класс как бы затянуло туманом, все вокруг перестало существовать, только в овальной прозрачности стояла у доски учительница.

Она отличается от всех других женщин военного городка. Те часто выглядят так, будто на минутку выскочили в коридор коммунальной квартиры – растрепанные, неприбранные... А Софья Васильевна всегда аккуратна, ухожена – выглаженная одежда, чистые блестящие волосы, маникюр, педикюр, как будто собралась в гости или в театр. От нее всегда хорошо пахнет, казалось, даже в самую жару она не потеет. Во всяком случае, у нее никогда не было потеков на ткани под мышками, как у немки Элеоноры Степановны, библиотекарши Нади, толстой Веры Григорьевны...

К тому же Софья Васильевна чудесно готовит: она регулярно подкармливала Вольфа нежными котлетами, хрустящей жареной курицей, сочными отбивными и сегодня наверняка принесла что-нибудь вкусное...

Вольфу стало стыдно за свои мысли. Как будто дело в еде!

– The lesson is over. Good bye. Before tomorrow. [17]

Это поняли все. Класс взорвался облегченными возгласами, разведчики рванулись из тесных парт на волю, резко захлопали деревянные крышки. От полноты чувств Звягин со всего маху врезал Пяткину по спине так, что загудела грудная клетка.

– Ах ты гад!

Пяткин развернулся и растопыренными пальцами обозначил удар в глаза.

– Вот те болт! Звягин перехватил руку и подломил кисть.

– Ой, сука, больно, пусти!

– Заткнитесь!

Дрын схватил их в охапку и вытолкнул в дверь.

Вольф сидел неподвижно. Серегин толкнул его в бок.

– Проснись. Сегодня ты идешь? Или опять дополнительные занятия?

– Да вот никак не найду перевод ракетной шахты. Хочу спросить... И линии фронта в словаре нет...

Товарищ хмыкнул.

– Смотри, долюбопытствуешь... Как бы полковник не взялся тебе переводить!

– Иди, иди, не каркай!

Класс опустел. Толстые подошвы тяжелых сапог протопали по длинному коридору – будто стадо слонов прошло на водопой. Потом грохот скатился по лестнице вниз, хлопнула дверь – раз, другой, третий. Удары были такими, будто ее хотели высадить вместе с рамой. Визгливо закричала вахтерша Клава. Потом наступила тишина. Вольф встал и подошел к столу учительницы.

Софья Васильевна закончила укладывать бумаги в картонную папку, тщательно завязала тесемки и подняла голову.

– Почему они такие... шумные? И... грубые? Только вы с Серегиным отличаетесь от всех...

Зеленые звезды загадочно мерцали.

Упоминание Сержа вызвало у Вольфа укол ревности.

– Говорят, что из таких и получаются хорошие спецназовцы.

Оставаясь один на один с ангелом, Вольф смущался и понимал, что Софья Васильевна чувствует его смущение.

Влажные губы дрогнули в легкой улыбке.

– Кто говорит?

– Да все. От лейтенанта Деревянко до полковника Чучканова.

– Это неправда. Не старайтесь становиться похожим на остальных.

– Я и не стараюсь...

– Правильно.

Учительница отстегнула клапан стоящей на столе сумки.

– Хотела пожарить вам картошки, но пришлось собирать Николая Павловича в Москву. Так что успела сделать только бутерброды.

– Да не нужно. Я вполне наедаюсь...

– И это неправда.

Быстрым движением она достала ровненький квадратный сверток, ловко развернула и выложила на предусмотрительно расстеленную салфетку бутерброды с колбасой и ветчиной.

– Угощайтесь.

Вольф смотрел не на еду, а на ее руки. Маленькие ладони, крепкие пальцы, ровно подстриженные ногти, свежий маникюр... Захотелось прижаться к ним губами и никогда больше не отрываться от бархатистой кожи. Он с трудом сдержал свой порыв. Если обидится и расскажет мужу – тот сгноит его на «губе», а то и чего похуже учинит. Полковник крут на расправу, в части до сих пор рассказывают, как он отдал под трибунал не в меру дерзкого капитана.

Но с другой стороны, зачем ей возиться с каким-то солдатом – задерживаться допоздна, болтать обо всем на свете, кормить его, наконец? Что это, как не явное проявление расположенности и симпатии? Правда, может быть, лишь учительской расположенности и симпатии...

– Что с вами, Володя? Вы иногда улетаете куда-то... Ешьте!

Софья Васильевна подвинула бутерброды к нему поближе, столкнув на пол авторучку. Вольф ринулся под стол и замер: прямо перед ним покачивалась изящная босая ступня. Неожиданно для себя он прижался к ней лицом, с умилением ощутив не стерильный ангельский, а вполне человеческий запах пыли и обувной кожи. Как ни странно, это не только не оттолкнуло, но возбудило его и придало смелости – как в бреду он принялся неистово целовать округлые щиколотки, маленькие, с розовыми овальчиками ногтей пальчики, гладкую нежную подошву... Ступня напряглась и попыталась вырваться, но он удержал ее и продолжал ласкать ту часть женского тела, которую никогда не считал подходящей для этого. Ступня задергалась еще сильнее, сверху, из другого мира послышался стон, потом всхлип и непонятный вскрик...

Испугавшись, он прекратил свое занятие и вынырнул из-под стола. Софья Васильевна откинулась на спинку стула и тяжело дышала, закрыв раскрасневшееся лицо напряженными ладонями. Неужели плачет?!

– Извините... Ради бога, извините... Я сам не знаю, как все вышло...

Она не изменила позы, только дыхание постепенно успокаивалось.

Вольф попытался оторвать от лица учительницы крепко сжатые ладони, но она прижимала их очень сильно, и он побоялся причинить ей боль.

– Что с вами? Вам плохо?! – Вольф был близок к панике

– Нет, нет...

Софья Васильевна глубоко вздохнула и отняла наконец руки, но глаза по-прежнему оставались закрытыми. Вокруг них проступили или просто сделались заметными мелкие морщинки.

– Мне хорошо... Очень хорошо. Я даже не знала, что такое может быть...

Она открыла глаза и улыбнулась.

– Что это было?! – тревога Вольфа все еще не прошла.

– Ты не понял? – улыбка сделалась шире, а взгляд стал предельно откровенным. Но Вольф действительно ничего не понимал.

В коридоре несколько раз сердито взвизгнул дребезжащий звонок, такой же противный, как голос вахтерши Клавы