Бриллиантовый пепел, или В моем конце мое начало - Карина Тихонова Страница 38

— Значит, в казино вы не ходите?

— Почему? Хожу, иногда… С друзьями. Надо же, чтоб кто-то хладнокровный их удерживал от соблазна.

— Вы против соблазна?

— Против глупого соблазна, — уточнил цыган. — Ради чего люди играют? Ради сильных ощущений. А сильные ощущения — это выброс адреналина в кровь. Хочешь наадреналиниться — прыгни с парашютом. И тонус поднимешь, и близких без штанов не оставишь…

— А если этого не достаточно? — спросила бабушка с интересом.

— Тогда прыгни без парашюта, — немного непочтительно ответил цыган и тут же сменил тему:

— У вас красивый дом.

— Хотите его посмотреть? — предложила бабушка.

— Лучше после завтрака, — поспешно отказался гость. — Я, пока не наемся, ужасно не люблю двигаться.

— А когда наешься — любишь, — вполголоса съязвила Валька. Независимость спутника начала граничить с дерзостью, и это ей категорически не нравилось. Но Евдокия Михайловна вдруг подалась вперед и с интересом спросила, неожиданно переходя на «ты».

— Ты боишься, что я смотрю на тебя, как на экзотическую зверюшку? Или что сейчас тебя попросят погадать или станцевать? Или спеть? Да?

Валька быстро оглянулась на Арсена. Его смуглое лицо от неожиданности побледнело. Он несколько секунд молча смотрел в глаза Евдокии Михайловны, потом поднес руку к виску и в замешательстве провел пальцем по лбу.

— А это так заметно? — спросил Арсен.

«Господи, да он действительно страшно закомплексован! — с изумлением поняла Валька. — Так закомплексован, что начинает выпускать колючки!»

Бабушка потянулась вперед и похлопала молодого человека по колену. '

— Да ты расслабься, — сказала она насмешливо и мягко. — Ничего подобного здесь не будет.

Арсен нервно закинул ногу на ногу.

— Понимаете, просто мне не раз приходилось с этим сталкиваться, — бормотал он в замешательстве, а руки его блуждали вдоль тела, не находя себе места. — Когда на тебя смотрят с таким изумлением… Или с разочарованием: чего это он в джинсах, а не в широких штанах и не в красной рубашке…

— И без наркотиков, — подсказала бабушка.

— И без наркотиков, — медленно повторил Арсен. Он смотрел на хозяйку широко раскрытыми глазами, и в его взгляде странно сочеталась недоверчивость и готовность поверить.

— Вот что, — не обращая внимания на его взгляд, заговорила бабушка властно и решительно. — Давай-ка сразу расставим точки над i. Насчет своей национальности ты сильно ошибаешься. Уж не знаю, чего тут больше: бравады или оскорбленного самолюбия, но ничего особенно экзотического в твоем цыганском происхождении нет. Во всяком случае, для меня. Что, я за семьдесят лет цыган мало видела?! Допускаю, что тебе попадались люди, считающие иначе. Возможно, не очень приятные люди. Но будь справедлив! Ни я, ни Валька за таких недорослей не отвечаем! Так что не ощетинивайся в нашем присутствии. Ладно?

— Теперь второе. Социальным снобизмом я тоже не страдаю. Я вообще разбогатела не так давно и очень неожиданно… А до этого всякое было. Бывало, что неделями сидела на одном кефире, и не потому, что диету соблюдала. Поэтому до сих пор кефир видеть не могу… Ну, неважно.

Бабушка откинулась на спинку кресла и провела рукой по пышным сверкающим волосам. В комнате стояла абсолютная тишина.

— Ты здесь находишься потому, что мне небезразлично, с кем встречается моя внучка.

— Бабушка!

— Помолчи, Валентина. Я хочу знать, что ты за человек. Чего ждешь от жизни, каким способом деньги зарабатываешь, часто ли врешь, много ли пьешь, способен ли ты на предательство… Это совсем не значит, что я жду от тебя непременного предложения руки и сердца моей внучке…

— Бабушка!

— Помолчи, Валентина. Как будут развиваться ваши отношения, я не знаю. Но если они будут развиваться, а я пойму, что ты не тот человек, которого нужно иметь рядом в трудную минуту, — не обессудь… Разведу вас в разные стороны, и пикнуть не успеете… Я сказала, помолчи, Валентина! И твоя национальность здесь будет абсолютно ни при чем. О, трагедия! — с иронией выдохнула воздух бабушка. — Цыган! Вот у меня есть знакомая поэкзотичней тебя. Отец — еврей, мать — палестинка. Ничего сочетание? По еврейским законам, она — лицо арабской национальности, а по палестинским — еврейка. И теперь ее ни там, ни там замуж не берут. Вот это трагедия, я понимаю… А ты себе, дружок, что-то не то нафантазировал. Кстати, — перебила бабушка сама себя, — ничего, что я на «ты»?

— Ничего, — ответил Арсен, смеясь. К удивлению Вальки, он был весь облит густым багровым румянцем. Внезапно цыган встал, подошел к Евдокии Михайловне, взял с колена ее руку и, почтительно нагнув голову, поцеловал ее.

— Вы меня так отделали, — сказал он и накрыл бабушкину ладонь своей. Покачал головой и снова рассмеялся. — Впрочем, так мне и надо. Спасибо.

Еще раз наклонил голову и снова поцеловал бабушкино запястье.

— Ну, вот и молодец, — энергично одобрила бабушка. — Хватит мне руки целовать, я не сержусь. Иди, сядь, не возвышайся, как монумент. Кстати, если я тебя иногда буду ругать, ты как? Не обидишься?

— Ни в коем случае, — отозвался цыган.

— Я любя, по-стариковски. Кстати, молодой человек, как ты думаешь, я очень старая?

И Евдокия Михайловна кокетливо повела головой, прищурив и без того длинные узкие глаза. «Как выпутываться будете, юноша?» — читалось в ехидном взгляде.

Арсен отнесся к вопросу серьезно. Оглядел стройную фигуру хозяйки, затянутую в облегающие брючки и длинный свитер-лапшу. Внимательно всмотрелся во все еще красивое, умело подкрашенное лицо.

— Я вам скажу, как это определить, а вы решайте сами, — предложил он.

— Очень интересно, — поощрила бабушка с некоторой иронией.

— Отец моего приятеля сделал предложение… одной женщине. У обоих умерли супруги, они остались одни… Дети выросли, у них своя жизнь… В общем, все благоприятствовало. Но женщина ему отказала. Она сказала: «Я старая. Я все еще могу влюбиться в мужчину, но уже не могу его любить».

Арсен пожал плечами и улыбнулся.

— Вот так. Думайте сами, решайте сами…

— Странный критерий, — сказала Валька.

— Да нет, не такой уж и странный, — ответила бабушка. Улыбка сползла с ее губ.

— Она была цыганка?

— Это была моя мать, — просто ответил Арсен. — И ей было всего пятьдесят лет.

Вошла Нина и, по обыкновению непочтительно, доложила.

— Готово все. В столовую, что ли, подавать?

— Я бы предпочел поесть на кухне, — поспешно сказал Арсен. — Если можно. Там не так официально.

— Ну и хорошо, — одобрила домработница, — а то таскай посуду туда-сюда…