Проклятие Дейнов - Дэшил Хэммет Страница 39

Помощник шерифа вызвал из коридора какого-то человека, и тот с важным видом занял свой пост. Спустившись в холл, мы нашли там Мики Лайнена.

– У Финка проломлен череп, – сообщил он. – Обоих раненых повезли в окружную больницу.

– Фицстивен еще жив? – спросил я.

– Да, и доктор думает, что, если больница у них хорошо оборудована, его спасут. Только зачем? В таком виде все равно не жизнь. Но нашему коновалу – сплошное развлечение.

– Аронию Холдорн тоже выпустили? – спросил я.

– Да. Ее пасет Ал Мейсон.

– Позвони Старику и справься, нет ли от Ала донесений. Расскажи ему, что здесь произошло, и узнай, нашли ли Эндрюса.

– Эндрюса? – спросил Ролли, когда Мики отправился к телефону. – А с ним что?

– Насколько мне известно – ничего. Просто не можем найти. Надо ему сообщить, что миссис Коллинсон вызволили. В конторе его не видели со вчерашнего утра, и никто не говорит, где он.

– Тц, тц, тц. А нет ли особой причины искать его?

– Не хочу нянчиться с девицей до конца жизни, – сказал я. – Он ведет ее дела, отвечает за нее, вот и передам с рук на руки.

Ролли неопределенно кивнул.

Мы вышли на улицу и принялись задавать всем людям подряд все вопросы, приходившие нам в голову. Ответы лишь подтвердили, что оттуда бомбу никто не кидал. Нашлось шесть человек, которые стояли неподалеку от окон во время взрыва или за секунду до него, и ни один не заметил ничего даже отдаленно похожего на попытку бросить бомбу.

После телефонных переговоров Мики передал, что из городской тюрьмы Арония Холдорн сразу уехала в Сан-Матео к семье Джеффризов и до сих пор гостит у них, а Дик Фоли надеется отыскать Эндрюса в Сосалито.

Из округа прибыли прокурор Вернон и шериф Фини со свитой репортеров и фотографов. Они развили бурную исследовательскую деятельность, но в результате добились лишь места на первых страницах всех газет Сан-Франциско и Лос-Анджелеса, чего, собственно, и добивались.

Габриэлу Леггет я перевел в другой номер, посадил в смежной комнате Мики Лайнена и оставил дверь незапертой. Она теперь могла отвечать Вернону, Финн, Ролли и мне. Узнать у нее удалось немного. Она спала, проснулась от грохота и от того, что кровать заходила ходуном, а потом появился я. Вот и все.

Ближе к вечеру подъехал Макгрог – эксперт полицейского управления в Сан-Франциско. Исползав паркет и изучив осколки того и обломки сего, он вынес предварительное заключение: бомба была маленькая, из алюминия, с нитроглицерином и фрикционным детонатором – устройство несложное.

– Сработано профессионалом или каким-нибудь любителем? – спросил я.

Макгрог сплюнул табак – он принадлежал к той породе людей, которые жуют сигареты, – и сказал:

– Думаю, что в апельсинах он разбирается, но хорошего материала под рукой не оказалось. Скажу точнее, когда изучу весь этот хлам в лаборатории.

– Часового механизма не было?

– Вроде бы нет.

Из окружного центра вернулся доктор Джордж с новостью – останки Фицстивена все еще дышат. Он так и светился от восторга. Мне пришлось заорать, чтобы до него дошли мои вопросы о Финке и Габриэле. Финк, сказал доктор, вне опасности, а у девушки простуда уже проходит, так что с постели ей можно встать. Я справился об ее нервах, но ему было не до того – не терпелось назад к Фицстивену.

– Хм, да, конечно, – бормотнул он, проскользнув мимо меня к машине. – Покой, отдых, поменьше волнений. – И испарился.

Вечером я ужинал в гостиничном кафе с Верноном и Фини. Оба подозревали, что я рассказал им про бомбу далеко не все, и целый вечер допрашивали, хотя прямо в сокрытии фактов не обвиняли.

После ужина я поднялся в свою новую комнату. Мики лежал с газетой на кровати.

– Пойди поешь, – сказал я. – Что наша детка?

– Встала. Как ты думаешь, у нее все шарики на месте?

– Она что-нибудь выкинула?

– Да нет. Просто в голову лезут мысли.

– Это от голода. Пойди перекуси.

– Слушаюсь, ваше детективное величество, – сказал он и ушел.

В соседней комнате было тихо. Я постоял у дверей, затем постучал.

– Войдите, – раздался голос миссис Херман.

Она сидела у кровати с пяльцами и вышивала на желтоватой тряпке каких-то ярких бабочек. Габриэла Леггет ссутулилась в качалке в другой стороне комнаты, хмуро разглядывая сжатые на коленях руки – сжатые так крепко, что побелели костяшки пальцев и расплющились подушечки. На ней был твидовый костюм, в котором ее похитили, уже очищенный от грязи, но все еще мятый. При моем появлении она даже не подняла головы. У миссис Херман от вымученной улыбки на щеках сдвинулись веснушки.

– Добрый вечер. – Я старался говорить повеселее. – Инвалидов, похоже, у нас поубавилось.

Габриэла не ответила, но сиделка тут же оживилась.

– И правда, – воскликнула она с наигранным воодушевлением. – Миссис Коллинсон, раз она встала с постели, больной уже не назовешь... даже немного жаль... хе-хе-хе... такой приятной пациентки у меня никогда не было... наши девушки, когда я стажировалась при клинике, часто говорили: чем приятнее пациентка, тем быстрее она уходит от нас, а всякие зануды живут... я хочу сказать, остаются на наших руках... чуть ли не до скончания века. Помню еще...

Я скорчил физиономию и показал головой на дверь. Слова застряли у нее в горле. Лицо покраснело, потом побледнело. Она бросила вышивку, поднялась и дурацки забормотала:

– Да, да, именно так. Мне надо проверить... ну вы знаете что... Извините, на несколько минут отлучусь.

Она быстро засеменила к двери, боком, словно боялась, что я подкрадусь и наподдам ей коленом.

Когда дверь закрылась, Габриэла подняла глаза и сказала:

– Он умер.

Она не спрашивала, а скорей утверждала, но по сути это был вопрос.

– Нет. – Я сел на стул миссис Херман и вытащил сигареты. – Жив.

– Не умрет? – Голос у нее был все еще хриплым от простуды.

– Врачи считают, выживет, – преувеличил я.

– Но останется... – Вопроса она не докончила. Ее хриплый голос показался мне довольно равнодушным.

– Да, останется полным калекой.

– Еще лучше, – сказала она, обращаясь скорее к самой себе, чем ко мне.

Я улыбнулся. Если я не переоцениваю свои актерские таланты, в моей улыбке было лишь веселое добродушие.

– Хорошо вам смеяться, – сказала она печально. – Но от этого не отшутишься. Не выйдет. Оно существует. И будет всегда. – Она посмотрела себе на руки и прошептала: – Проклятие.

С другой интонацией это слово могло бы показаться мелодраматическим, до смешного манерным. Но она произнесла его как-то машинально, без всяких эмоций, словно по привычке. Я представил, как она лежит в темноте под одеялом и часами шепчет себе это слово, шепчет его своему отражению в зеркале, когда одевается, – и так изо дня в день.