Собачья работа - Максим Есаулов Страница 39

В машине он сразу опустил стекло.

— Да, силы уже не те. Что сказала мама Одинцова?

Володька пожал плечами и закурил.

— Сказала: «Убейте его как можно быстрее». «Спасибо» не сказала.

— Да Бог с ней. — Максаков махнул рукой и повернул ключ зажигания. — Как же с уличной?

— Приедем — еще раз позвоню.

Они двинулись. Слепой, снежно-серый, безлюдный, субботний Питер. Редкие машины осторожно тормозят на припорошенном асфальте. Одинокие утренние прохожие. Блеклое однотонное небо, испещренное точками снежинок. На Лиговке обогнали пустой сонный трамвай. Светофоры устало моргали желтыми натруженными глазами. Максаков ехал как во сне, скорее чувствуя дорогу, чем видя ее. Французов дремал, приткнувшись к холодному стеклу. Двигатель вдруг протяжно зевнул и заглох. Машина катилась в тишине, шурша шинами. Максаков плавно затормозил у тротуара, попробовал завести, еще раз, лотом вынул ключ и откинулся на спинку.

— Бензонасос. Давно собирался сменить.

Володька потянулся и отворил дверь.

— Ну чего? Пешком? Тут уже недалеко.

Продолжал падать легкий снежок. Они вылезли наружу. Голубая «треха» неожиданно, проехав мимо, тормознула и сдала назад.

С переднего пассажирского сиденья вылез Саня Шохин:

— Чего стряслось?

— Сломались. А ты откуда?

— Вожу партиями в РУВД изъятые ящики с красным деревом. — Он похлопал по багажнику.

— Подбросишь?

На заднем сиденье сидели двое оперов-десятиклассников.

— Только одного! — Водила высунулся в окно. — Полный багажник тяжести. И так по земле скребем!

Шохин не знал, куда деть глаза. Максаков хлопнул его по плечу.

— Чего распереживался? Не в джунглях. Забери следователя.

Французов махнул рукой.

— Не надо. Вместе добредем. Тут идти-то.

Максаков обошел «треху» и открыл дверцу. Промчавшийся микроавтобус метнул в него комочки снега с мостовой.

— Володя, не расшаркивайся. Там мужики уже отрубаются, наверное. Раньше начнем — раньше сядем. За стол, конечно.

Француз взял портфель и залез в машину. Максаков захлопнул дверцу.

— Приду, и пойдем кофе пить.

«Треха» с пробуксовкой рванула с места. Он посмотрел ей вслед, закурил и побрел вдоль трамвайных путей. Снег стал крупнее и медленнее. Машины с короткими рыками проносились мимо. Усталость качала из стороны в сторону, как пьяного. В глазах мелькали темные пятна.

На остановке возле Кузнечного его догнал «сорок четвертый» трамвай. Тот самый, который они опередили минут двадцать назад. Максаков без жалости бросил недокуренную сигарету и забрался в пустой второй вагон. Кто-то не закрыл люки в крыше, и казалось, что снег идет внутри вагона. Он сел в конце и сонно скользил взглядом по обледеневшим конькам крыш на фоне свинцового неба. У Московского вокзала вошли двое: худосочный парень в куртке «Чикаго-Буллз» и бледная девочка с обесцвеченными волосами и черными полукружьями под глазами. Максаков сразу узнал Нинкиного задержанного. Парень ладонью провел по лицу девчонки.

— Ты поняла, сучка?

Она что-то тихо ответила и сжалась.

— Не слышу, сучка!

Парень залепил ей такую оплеуху, что ее развернуло волчком. Максаков вздохнул. Он был сыт сегодняшними сутками по горло, но смотреть просто так на это не мог. Трамвай повернул на 2-ю Советскую.

— Эй, недоносок!

Парень обернулся.

— Не помнишь меня?

Худое лицо передернула гримаска ненависти и страха. Из угла рта выступила слюна. По щеке скользнула одинокая капля.

— Я, я все… Я не буду…

Девчонка отняла руки от лица и, обняв парнишку, слизнула его слезинку.

— Не трогайте его. Он хороший.

Максаков махнул рукой. Да хоть

сдохните! Трамвай приближался к управлению. Снег валил все сильнее и сильнее. Он поднялся и встал за ними на задней площадке. Шипя и отдуваясь, вагон остановился. Девчонка спрыгнула на асфальт в открытую дверь. Парень обернулся. Лицо его дергалось в каком-то безумном ритме.

— А ты, мент, не лезь в мои дела!

Нож вошел так легко и плавно, что Максаков его сразу не почувствовал. Он хотел выскочить за наглым парнем, но ноги подогнулись, и он сполз на пол вагона, держась за холодный поручень. К трамваю изо всех сил бежала женщина с лыжами в голубом спортивном костюме. Он подумал, что если успеет, то есть шанс, но дверь закрылась, и вагон тронулся. Пол был неровный. Через люк косо летели снежинки. Было не страшно, только жалко маму и Татьяну. Что-то давило в правый бок. Он сунул руку в карман и достал яблоко. Оно было кислым с соленым привкусом крови. Трамвай, раскачиваясь, набрал ход, потом взлетел и начал подниматься выше и выше. Внизу осталось море. Синее-синее. И желтый теплый песок.

Господи! Наконец-то я высплюсь!

Гималаев достал сигарету и опустился в кресло. Оно привычно хрустнуло и наклонилось влево. За окном валил снег. Стягивая перчатки, зашел Стас Андронов.

— Водку я взял. Через полчасика трогаться надо.

Он посмотрел на улицу.

— Эк навалило на Мишкину годовщину. Как тогда утром.

Гималаев молча кивнул.

— Зайдешь за мной. — Андронов вышел.

Игорь затушил сигарету, закурил следующую и пододвинул к себе лежащий на столе документ.

«Постановление о прекращении уголовного дела. Старший следователь гарнизонной военной прокуратуры подполковник Швыдко А. И., рассмотрев материалы уголовного дела 87351, переданного из прокуратуры Архитектурного района СПб… установил… привлечен Ляпидевский Г. А. …предъявлено обвинение в убийстве Одинцова Ю. …в ходе дальнейших допросов Ляпидевский показал… трое неизвестных, встретив его у квартиры Одинцова, под угрозой ножа заставили провести их в квартиру… в присутствии Ляпидевского совершили убийство Одинцова… под угрозой убийства заставили поджечь квартиру и спрятать орудие убийства… оговорил себя под давлением сотрудников милиции… лично избивал майор Максаков М.А… в отношении Ляпидевского уголовное дело прекратить… освободить из под стражи… в отношении Максакова М.А. не возбуждать в связи со смертью… дело направить для дальнейшего расследования в прокуратуру Архитектурного района».

Запищал городской.

— Игорь! — Французов даже запыхался. — Во сколько выезжаем?

— Через полчаса.

— Я опоздаю минут на десять! Дождитесь!

— Ладно.

Гималаев посмотрел на висящую на ручке сейфа шляпу. Посмотрел в окно. Снова закурил. Достал лист бумаги.