Затерявшийся в кольце бульваров - Михаил Климман Страница 39

Несколько минут они ехали молча.

– Ты знаешь, молчи, – вдруг сказала Людмила, – а я буду говорить, мне страсть как поболтать хочется. Тебе полтинник-то есть уже?

Дорин хмыкнул, еще неделю назад никто не давал ему даже сорока. Да, это вам не фунт изюма.

– А мне сорок пять, – не дождавшись ответа, опять заговорила она. – Знаешь, у нас школа напротив дома, я на шестом этаже живу, а в школе котельная. Не знаю, работает или нет, но только между забором и котельной такой закуток, от школы его не видно, с улицы тоже, а мне сверху очень даже хорошо. И вот старшеклассники туда курить бегают, а то и обжималки устраивают. Стою я у окна, смотрю на них, вспоминаю, как мы сами вот так у котельной своей кучковались, и понимаю – жизнь-то прошла.

Она вздохнула, покосилась на Дорина.

– Что молчишь? Думаешь, вот для этого я и родилась, чтобы в детсад ходить, потом в школу, потом замуж выйти, потом родить, сына воспитать, женить, а теперь до пенсии мешки эти по коридорам таскать да платья гладить? А потом понянчить внуков, если невестка разрешит, у подъезда посидеть с такими же старухами, посудачить да и помереть от рака, или почки откажут. И все? И все? А зачем я в юности книжки читала, плакала по ночам? Зачем терпела своего мужика-дуболома? Зачем у постели Алика не спала? Дуболом помер, заснул ночью на улице да и замерз, сын женился, у него другая жизнь, а я очнулась, как и не жила. Кажется, вот сейчас-то все и начнется, я ведь пока не жила, все бежала куда-то. А ее, жизни, и осталось только на две затяжки.

Дорин неожиданно поднял руку и погладил «тетю Люду» по волосам.

– Да ладно тебе, – всхлипнула она, – что-то я разболталась с тобой. Ты не смотри на меня так, это я не распустилась, просто с детства пухленькая была.

– А я и не смотрю.

– Смотришь. А лучше скажи – ты вот кто? Что делаешь?

– Бомж, – честно ответил Андрей, – милостыню прошу.

Она почему-то, слава Богу, поняла, что он не напрашивается на жалость, а просто не хочет врать.

– Это ты сейчас бомж. А вообще – кто ты?

– Вообще – бортпроводником работал, антиквариатом торговал.

– Интересно было?

– Да.

– Расскажи мне что-нибудь, – попросила она.

Андрей вдруг понял, что не может вот так просто молчать или отговариваться односложными ответами, что он должен поддержать эту женщину, как она сегодня поддержала его.

– Смешное или грустное?

– Как хочешь.

– Ну, я человек в нашем бизнесе сравнительно новый, своих анекдотов не набрал, поэтому расскажу то, что сам слышал, – начал говорить Дорин, а сам думал о том, почему молоденький сержант и второй, щербатый воспринимали его просто как бомжа, а не как беглого преступника с известной приметой. – Лет пятнадцать—семнадцать назад, когда железный занавес еще был, но дырок в нем уже было немало, приехал из Германии или из Америки один наш эмигрант. У него там, на новой родине, был антикварный бизнес, здесь, в России, он закупал иконы через посредников, а теперь приехал сам. Нашел двух своих старых приятелей, с которыми еще до отъезда имел дело, и сделал им большой заказ. Оставил список, десять тысяч долларов наличными и пообещал вернуться через полгода. Наши друзья на следующий день вышли в город – богатые, серьезные люди с десяткой долларов в кармане, двери должны сами открываться. Они приехали к первому знакомому дилеру, тот выложил весь товар, и среди него оказалась одна икона как раз под заказ. «Сколько?» – «Столько…» Короче, сговорились, скажем, за триста. Упаковали доску, привезли к одному из друзей. «Сколько будем считать ее для заказчика?» – «Ну, тысячу, думаю, нормально будет, он должен быть доволен…» Раз тысячу, а за икону плачено триста, значит, семьсот – навар, на человека по триста пятьдесят. Разделили деньги, решили отдохнуть-расслабиться и встретиться завтра. Встретились – морды опухшие, руки трясутся. «Слушай, – говорит один, – а почему мы ему должны такую замечательную доску за тысячу отдавать?» «В самом деле, – согласился второй, – вот полторы – нормальная цена, гораздо лучше, чем просто тысяча». Полторы минус тысяча получается пятьсот, разделили еще по двести пятьдесят. Встретились опять через пару дней, придумали новую цену, деньги опять поделили. Короче, когда заказчик через полгода вернулся, друзья предъявили ему одну икону и больше ничего.

– Все?

– Все. Еще хочешь?

– Давай.

– Один мой приятель повесил у себя в магазине объявление «Магазин проводит платную оценку предметов антиквариата. Стоимость консультации – триста рублей». Сидим мы как-то, разговариваем, заходит мужчина, кладет молча на стол три сотенных бумажки. Потом достает икону, завернутую в газету. Приятель деньги убрал, развернул икону, посмотрел, положил на стол. Мужчина спрашивает: «Ну и сколько она стоит?» «Пятьдесят рублей», – отвечает приятель.

– Что-то я опять не поняла, это – веселая история или грустная? – переспросила Людмила.

Какое-то время они ехали молча.

– Не знаю, что у тебя случилось, – опять заговорила она, – но имей в виду, если тебе нужна помощь…

Они опять помолчали.

– Ты, Людмила, – хороший человек, но я, как бы тебе сказать…

– Правду скажи. – Они стояли у бессмысленного ночью светофора, пережидали несуществующих пешеходов. – Только не говори, что женат и жену любишь, все равно не поверю.

Андрей промолчал – спорить глупо.

– Ты где так молчать научился? – спросила она. – Почему я с тобой все время себя дурой чувствую?

Опять повисла пауза.

– Вот оно, твое метро. Ты здесь живешь где-то?

– Живу я чуть подальше, но туда подъехать трудно, – отозвался Дорин, потихоньку выбираясь из машины. – А здесь я работаю.

– Милостыню просишь? – язвительно спросила она.

Ее что-то кидало от настроения к настроению.

– Прошу… Спасибо тебе, тетя Люда, – он постарался улыбнуться.

– Жене я твоей завидую, – она не приняла шутливого тона. – Ладно, надоест побираться – приходи.

Она написала на клочке бумажки телефон и протянула Дорину. Он кивнул, взял бумажку, еще раз погладил Людмилу по торчащему из открытого окна локтю, повернулся и поплелся в сторону котельной Маркиза.

Пока Вера Васильевна ходила в магазин, Лена играла с дочерью. «Поехали, поехали, с орехами, с орехами… По ровной дороге, по ровной дороге, по кочкам, по кочкам. В яму – бух…» Сонечка радостно смеялась и больно щипала мать за руку. Она стала совсем большой, уже не ползала, а ходила по всей квартире и обижалась, когда ее куда-нибудь не пускали. Недавно она научилась открывать двери и страшно радовалась, когда у нее это получалось. Вообще, девчонкой она росла шкодливой, хорошо понимала смысл слова «нельзя» и всегда норовила поступить наоборот.