Два билета в никогда - Виктория Платова Страница 39

Единственный, у кого мой новый облик не вызывает вопросов, – урод Старостин.

Враги и друзья – это одни и те же люди.

Кто это сказал? Я не помню.

Мы с уродом сидим в «Макдоналдсе» – друг напротив друга.

– Посмотри на меня, – говорю я.

– Я смотрю.

Он мог бы не произносить этого. Его глаза преследуют меня повсюду. На переменах, на уроках и после уроков. Когда бы я ни обернулась, я натыкаюсь на его взгляд. Я не знаю, как давно это началось. Может, это и не заканчивалось никогда – даже в те времена, когда он разбил мне нос. Тогда урод Старостин легко шел на сближение, вторгаясь в мое личное пространство: в основном чтобы взорвать его, наводнить страхом, посеять панику. Теперь Старостин не приближается больше чем на три метра.

Или на два.

Этого расстояния достаточно, чтобы рассмотреть его: надо же, уроды тоже меняются. У него синие растерянные глаза (а какие были раньше?), смешно торчащие в разные стороны темные волосы (а какие были раньше?), прямой нос (а раньше у него был нос или нет?), четко очерченные припухлые губы и ямочка на подбородке. И еще одна – на щеке: она вылезает из укрытия только тогда, когда урод Старостин улыбается.

Долгое время я не подозреваю о ее существовании.

Урод провожает меня из школы домой. Провожает, конечно, громко сказано: он плетётся позади, держа всё ту же дистанцию – два или три метра. Иногда я вижу его на противоположной стороне улицы. И почти всегда – возле дома. Стоит только выглянуть в окно, и наткнешься на урода, сидящего на лавочке с самым независимым видом.

Кого ты хочешь обмануть, Старостин?

Кого убедить в том, что часами сидеть на скамейке в десятиградусный мороз – удовольствие выше среднего?

Когда столбик термометра опускается еще на два градуса, я решаюсь. Набросив куртку, я выскальзываю из квартиры, спускаюсь вниз и оказываюсь на улице. Старостин, не ожидавший моего появления, затравленно смотрит на меня.

– Старостин? – Я стараюсь придать своему голосу некоторую долю укоризны.

– Новикова? – Едва шепчет замерзший как цуцик Старостин.

– Какого хрена, Старостин? Что тебе от меня нужно?

– Ничего.

– Ничего? Точно?

– Ничего.

Два или три метра – расстояние ни о чем, преодолеть его можно за секунду. Странно, что урод Старостин до сих пор этого не понял. Приблизившись к нему вплотную, я кладу руки ему на плечи и изо всех сил вдавливаю рот в старостинское ухо.

– А может быть, чего? Может быть, вот этого?..

Мой рот, пропахав щеку урода, на секунду замирает у его губ, а потом я целую.

Я.

Целую.

Старостина.

Это очень странное ощущение. Сначала я не чувствую ничего, кроме холода, как если бы прислонилась к заиндевевшему стеклу. Но очень быстро холод начинает отступать, и – где-то в эпицентре столкновения наших со Старостиным губ – возникает что-то похожее на циклон. Ну да, это циклон. С ураганным ветром, разрядами молний и штормовым предупреждением по всему побережью.

Интересно, как это выглядит с земной орбиты?..

Отстранившись от Старостина, я заглядываю ему в лицо. Глаза урода закрыты, мокрые ресницы дрожат – и когда они успели отрасти настолько, что занимают полщеки?

Ну, почти.

Невозможно понять, улыбается Старостин или морщится от нестерпимой боли. Я пытаюсь отстраниться, но ничего не выходит: урод держит меня за куртку мертвой хваткой.

– Нравится куртка? – спрашиваю я.

– Нравишься ты, – выдыхает он.

Неизвестно каким образом мы оказываемся в подъезде. Но это – правильное решение, самое логичное: в подъезде намного теплее, чем на улице. К тому же Старостин прислонил меня к батарее отопления и со всех сторон окружил собой. Я и двинуться не могу, чтобы не наткнуться на руки Старостина, свитер Старостина, старостинский пуховик. Один циклон сменяет другой, придумывать им все новые и новые имена нет никакой возможности.

– Ялюблютебя, люблютебя, – безостановочно шепчет Старостин, тычась ресницами мне в лоб и висок. – Давно. Всегда.

Сэмпер Фай — всплывает в моем сознании.

ВСЕГДА ВЕРЕН.

Девиз морских пехотинцев, а Старостин как раз и похож на морского пехотинца. Высокий (выше меня почти на голову), широкоплечий, длиннорукий. Девчоночьи ресницы несколько выбиваются из образа, но и с ними можно справиться. Обрезать ножницами, в конце концов. Эта мысль заставляет меня улыбнуться. И Старостин улыбается в ответ.

Наконец-то я вижу ямочку на его правой щеке, выползшую из укрытия.

– Ялюблютебя…

Такова суть морского пехотинца. Один поцелуй – и он сражен.

– Расскажи мне о полуострове Вальдес, – шепчу я.

– Что? – шепчет Старостин.

– Ты же готовил доклад об Аргентине.

– Когда?

– Сто лет назад.

– Я не помню. Но если тебе нужно… Я могу…

– Не нужно, Старостин. Проехали.

Год, в котором мне все ещё пятнадцать, проходит под знаком циклонов, ураганов, девятибалльных землетрясений и цунами. Это – глобальные потрясения, но есть и локальные: в виде торнадо, выброса вулканического пепла и техногенных катастроф. Можно подумать, что всему виной Старостин, но всему виной – я. Мы почти не расстаемся, и единственное, чего он хочет… чего хотел бы – чтобы я стала его девушкой. Официально, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вроде – сидеть за одной партой, обниматься на переменах, целоваться на тусовках и зависать дома друг у друга под предлогом подготовки реферата по информатике.

Знакомство с родителями, ах-ха-ха!

Конечно, это не единственное, чего хочет Старостин, хотя он никогда не признается в остальном. Но к большему, чем поцелуи (мы целуемся постоянно, мы намотали на поцелуях сто пятьсот миллионов часов), – я не готова. Старостин согласен подождать. Давно. Всегда.

Старостин согласен на все – даже на то, чтобы об отношениях урода и писаки не пронюхали классные мудаки.

– Ну, и что ты думаешь делать дальше? – спросила я в первый вечер, стоя у подъездной батареи.

– Любитьтебя.

– Тогда не стоит посвящать в наши планы посторонних.

Старостин мог бы работать контрразведчиком. Агентом под прикрытием. Кротом, угнездившимся в ЦРУ или даже в госдепе. Когда я публично огребаю очередную порцию дерьма от почитателей моего таланта, он не вмешивается. Хотя его синие глаза темнеют до фиолетового, а руки сами по себе сжимаются в кулаки.