Прерванный полет - Марк Фурман Страница 39

— У нее водились деньги?

— В последние месяцы, незадолго до того, как Люба попала под мотоцикл, она несколько раз приносила шампанское, дорогие конфеты, даже французский коньяк. «Это все от экипажа, — объясняла она. — Ребята меня обожают».

— Люба с кем-нибудь дружила, встречалась?

— Я вас понимаю, — Березовская помедлила с ответом. — Знакомых у нее было много, но постоянных… Разве что парень, который ее сбил летом. Приятный такой молодой человек, Геннадием его зовут.

— Не знаете, где он работает, учится?

— По-моему, на автозаводе Лихачева. Конструктором или сборщиком, что-то в этом роде. Когда Люба улетела в Сибирь и осталась там, Геннадий очень переживал. Несколько раз звонил, просил узнать ее адрес. Потом куда-то пропал.

— Это вы отдали Любины вещи, когда за ними пришли?

— Да, я. За несколько дней до этого она позвонила и сказала, что за вещами зайдет кто-нибудь из пилотов. Мы с Ларисой все сложили в чемодан и саквояж. И вот как-то вечером зашел мужчина лет тридцати, высокий, плотный, пошутил с нами, рассказал анекдот, взял вещи и ушел.

— Вы не заметили, он приехал на машине? — Не могу сказать, я его не провожала.

— Смогли бы вы узнать его, скажем, на улице или при встрече?

— Трудно утверждать. Может быть, точно не знаю. Виктор достал из ящика голубоватый конверт с фотографиями, изготовленными с помощью фоторобота. Разложил снимки на столе, встал, прошелся по комнате.

— Ирина, взгляните на эти фотографии. Нет ли среди них человека, похожего на того, кто приходил за вещами Любы? Не торопитесь, будьте внимательны.

Девушка, понимая важность происходящего, несколько минут разглядывала фотоснимки.

— Эти двое точно не подходят. А вот мужчина е усами похож. Только у того усов не было…

— Усы могли вырасти, — предположил Тропников. — Значит, с усами похож. Так и запишем…

Следователь быстро допечатал показания Березовской. Получилось немало, две страницы убористого машинописного текста. Он попросил Ирину прочесть протокол и подписать его, после чего отпустил девушку.

Юрий видел фотографию в личном деле Ильи Ильича Багрянского, да и Казарян описал его внешность, так что он представлял себе облик инженера. И вот в комнату вошел похожий, но, казалось, совсем другой человек. На снимке Илья Ильич выглядел рыхловатым интеллигентом с намечающимся двойным подбородком. Сейчас перед ним стоял атлетически сложенный мужчина без намеков на полноту. «Вот что тайга делает с человеком», — с тайной завистью подумал Корначев об инженере.

Илья Ильич оказался словоохотливым собеседником. Он не скрывал от столичного журналиста истинной цели своего приезда. В Якутию Багрянский поехал, как он сам выразился, «подобно многим, за длинным рублем».

— Однако теперь я не променяю геологическую партию на лучший Черноморский курорт. Было у меня повышенное давление, сердце пошаливало, лишний вес, килограммов эдак на двадцать, — поделился инженер своими воспоминаниями. — Теперь это в прошлом. А сон — из пушки не разбудите. Да, наш начальник Алтунин, когда мы с ним в Москве познакомились, не соврал. Он так и сказал: «Миллионов не обещаю, хотя приличные деньги, безусловно, заработаете, а вот здоровье — гарантирую».

— За здоровьем тоже есть смысл в тайгу ехать, — согласился Корначев, — Я вот, к сожалению, всего на два-три дня…

— Вы, я полагаю, тоже москвич. Как там столица?

— Как обычно. Только лето нынче жаркое, на этой неделе до тридцати пяти доходило.

— Я домой раньше ноября вряд ли вернусь. Вы, простите за любопытство, где в Москве живете?

На этот вопрос у Юрия уже был припасен ответ:

— Рядом с метро «Белорусская», на улице Правды.

— Ого, самый центр. Наверное, коренной москвич?

— С незапамятных времен, — Корначев постарался перевести разговор ближе к интересующей его теме: — Илья Ильич, расскажите о вашей работе. Читателям это будет интересно.

Минут двадцать Багрянский говорил о своих обязанностях в партии, жаловался на недостаток техники, частые поломки сложного электронно-вычислительного оборудования. Корначев слушал внимательно, время от времени задавал короткие вопросы, делая пометки в блокноте.

— Наверное, соскучились по Москве? — спросил он Багрянского в конце беседы.

— Есть немного, — ответил инженер. — Не хватает комфорта. Но, в общем, уже привык. Вот другой наш москвич, Жмакин, дома часто бывает. Он и сейчас в столице. Кстати, не передадите ему от меня записку? Пусть захватит с собой кое-какие мелочи, тем более, что ключи от моей квартиры у него есть.

Это была очень важная деталь. Она в какой-то мере могла объяснить присутствие в квартире Багрянского посторонних людей, по-видимому, преступников и тайник под ванной.

— Наверное, вы подружились здесь со Жмакиным? — непринужденно спросил он. — Все-таки все москвичи, вдали от столицы, земляки.

— Нет, слишком разные мы люди. К тому же Жмакина можно назвать москвичом лишь условно, живет он не в самой столице, а в Истре. Сейчас у него масса дел: выбивает оборудование на будущий год. Вот Алтунин и попросил дать ему ключи от моей квартиры. Так удобнее, можно вечером не возвращаться в Истру, а ночевать в Москве.

— Ах, вот оно в чем дело! — неожиданно вырвалось у Юрия.

Багрянский удивленно посмотрел на него. Этот взгляд, выражавший нечто вроде «все ли дома у этого журналиста?» сказал Корначеву больше, чем вся предшествующая беседа.

— Если вас не затруднит, я передам две записки, — продолжал Багрянский. — Одну Генриху Иосифовичу, другую моему сослуживцу и соседу по дому, некоему Казаряну.

— Пишите, как приеду, сразу же передам. Авось, еще застану вашего завхоза в Москве.

Поблагодарив Корначева, инженер вышел. После него Юрий минут пятнадцать беседовал с последним из геологов — Крячко.

Еще беседуя с геологами, он чувствовал усталость: ранний вылет дал о себе знать. Едва Крячко закрыл за собой дверь, Юоий прилег на диван и задремал.

Проснувшись, он увидел на столике рядом с блокнотом два конверта, адресованные Жмакину и Казаряну. На них написаны московские адреса и телефоны, а на письме для завхоза предусмотрительно указан и второй адрес: г. Истра, ул. Строителей, 12. Оба конверта не запечатаны. Корначев знал известную истину: чужие письма читать неприлично. Но как следователь прокуратуры он был обязан отойти от правил этикета.

Юрий открыл первый конверт, вынул вдвое сложенный листок с коротким текстом: «Уважаемый Генрих Иосифович! Если вас не затруднит, купите несколько пачек хороших лезвий и пару тюбиков «Флорены». Пока хожу, побираюсь, весь в бритвенных долгах. Еще возьмите у меня дома 6 «крон» для транзистора, они лежат в ящике письменного стола. Заранее благодарен. И. Багрянский».