Париж на час - Анна Дубчак Страница 4

— Забудешь, обязательно забудешь, — уверенно сказала я, потому что и сама тоже прожила какую-то жизнь, и в ней тоже было немало боли и разочарований. Правда, от такой трагедии, что пришлось пережить Кате, меня бог уберег. — Ты мне только покажи на сайте этого Михаила, чтобы я сама не вляпалась…

Почему-то от этих слов Катя поморщилась, как от боли. И отмахнулась от меня. Ладно, решила я, сама потом все расскажешь, как успокоишься.

Вот тогда-то и всплыло это имя — Михаил. Убитого, кажется, тоже так звали. Что ж, собаке — собачья смерть.

Жену он застал за работой, она разложила на обеденном столе эскизы, карандаши, гуашь. Лицо ее, едва он вошел, осветила улыбка. Она была счастлива, а это значит, что был счастлив и он.

— Привет, дорогая! — Он поторопился обнять ее, словно боясь, что ее хорошее настроение инерционно хорошее от красиво нарисованных лимонов и каких-то узоров, а не от него самого.

— Валера, привет! — Нет, эта улыбка все же была обращена к нему. — Ты сегодня так рано. А у меня еще ничего не приготовлено. Зато Манечка спит. Разоспалась что-то. Так что я мигом приготовлю салат, пюре…

— Мне так нравится, когда ты улыбаешься, — сказал Седов. — Пюре! Отлично. Хочешь, я тебе помогу?

Все в этот вечер было, как в первые месяцы их совместной жизни — нежно, ласково, мило. Как бы ему хотелось, чтобы так и было всегда!

— Ну что, ты нашла няню?

— Ищу! — бодро ответила она, сгребая все рисунки со стола. — Я так рада, что ты согласился на няню. Вот увидишь, все будет замечательно!

И она, чуть ли не пританцовывая, отправилась на кухню — чистить картошку.

За ужином за столом их было уже трое — Манечку, розовощекую малышку, посадили на свой высокий стульчик, пододвинули ей тарелку с кашей. Она весело била ложкой по каше и хохотала, показывая мелкие зубки.

— Какое счастье, что дети долгое время ничего не понимают из разговоров взрослых, — сказала Саша, слушая рассказ мужа об убийстве Вершинина. Она уже успела привыкнуть к подобным разговорам и вполне нормально к ним относилась. Возможно, это ее спокойное восприятие было связано с тем, что все те уголовные дела, которыми занимался Валерий, представлялись ей как нечто абстрактное, не совсем реальное и происходящее в каком-то другом, взрослом, мужском полицейском мире и очень далеко от нее.

— Да уж… — ухмыльнулся Седов, с аппетитом поедая пюре. — Конечно, надо дождаться результатов вскрытия и других экспертиз, но я уже и сейчас могу сказать, вернее, предположить, что это убийство связано, скорее всего, с ревностью.

— Потому что квартира съемная, Вершинин в ней не жил и держал ее для свиданий? Думаешь, его убила жена? Вот так, ножом… несколько раз?

— Вполне может быть.

— Странно это как-то…

— Что — странно?

— Что ты, рассказывая мне об этом, постоянно твердишь о ревности, о чувствах… Это потому, что такие странные удары?

— Ну согласись, что действовал не профессионал, так? Так. Удары наносились хаотично, куда придется, словно в отчаянии и со злостью. Однако первый удар, возможно, был решающим, он-то и свалил Вершинина с ног. Да и удар тоже случайный, в область почки. Сама подумай, если бы его пришли убивать за какой-то проступок, грубо говоря, за то, что он перешел кому-то дорогу, кому-то насолил, то могли бы подкараулить его где-нибудь на улице, выманить из квартиры и пристрелить. Но его убили в съемной квартире, где он проводил время с любовницей или любовницами, где повсюду следы женщин. Да еще это разбитое зеркало!

— Знаешь, что мне пришло с голову… Маня! Прекрати! — Саша зажмурилась, так как ошметок густой каши залепил ей глаз. Она взяла салфетку и вытерла. — Конечно, зеркало могло упасть само, такое бывает, ты проверь гвоздь.

— Гвоздь сидит в стене крепко, мы проверяли.

— Получается, что его разбили. И что-то подсказывает мне, что его разбила женщина. В сердцах! Ну, типа, в него, гад такой, смотрелось такое количество твоих любовниц…

— Вот видишь, и ты думаешь о ревности, о том, что там, на месте преступления, разыгралась настоящая драма, сцена, и что женщина была разъярена, что она была в таком состоянии, что ничего уже не соображала. Ну, думаю, ты поняла. Да, кстати, на зеркале было что-то написано губной помадой.

— Что и требовалось доказать! Возможно, там одна из его любовниц написала свой номер телефона, к примеру. Какой цвет у помады?

— Ярко-красный.

— Неплохо было бы выяснить, что это за помада, какой состав, я имею в виду, дешевая или дорогая. Ну и сравнить ее с помадой, которой пользуется жена этого самого Вершинина. Кстати, а где она? Ты уже видел ее? Ей сообщили о смерти мужа? — Она по обыкновению активно входила в тему.

— Она, по словам соседей, за городом. Кстати говоря, коллега твоя, художница.

— Бедняжка… Теперь вдова. Или вдова-убийца.

— Ладно, не будем пока торопиться с выводами. Спасибо тебе, дорогая, за ужин. Все было очень вкусно!

После ужина Седов по обыкновению прилег в гостиной на диване, включил телевизор. Саша принесла ему умытую дочку, устроила рядом с ним и вернулась на кухню мыть посуду.

У нее на самом деле было отличное настроение. Утренний звонок и последовавшая за ним встреча с заказчиком, хозяином большого загородного дома, который хотел заказать ей роспись стен, — все это не могло не радовать. Некоторые художники-дизайнеры охотятся за такими вот клиентами, ей же он, что называется, упал с неба. Доверительный разговор с одной дамой на детской площадке — и вот, пожалуйста, ее сын согласился оформить свой дом росписью. Завтра утром она должна прибыть на место, осмотреть дом, предложить свой предварительный вариант оформления. Пока она не увидит хозяина, не поговорит с ним и не поймет, что он за человек и какой у него вкус, пока не осмотрит дом — трудно определиться со стилем оформления. Но на всякий случай она привезет ему эскизы в стиле «ботаника», а заодно покажет альбомы с фотографиями своих прежних работ, которые она выполняла в других домах.

Даму звали Ольга Дмитриевна, очень приятная женщина, бабушка симпатичного белокурого мальчика Даника. Пока Маня с Даней играли в песочнике на детской площадке, женщины разговорились, и Саша, воспользовавшись возможностью выговориться, призналась совершенно посторонней женщине в том, как она страдает без своей любимой работы, как тяготит ее быт.

— Вы понимаете, Ольга Дмитриевна, ведь то время, что я трачу на уборку или готовку, не говоря уже о других своих хозяйственных обязанностях, я могла бы тратить на что-то другое, полезное для людей, заняться творчеством, без которого я просто задыхаюсь! Ведь когда Манечка спит, я постоянно что-то делаю по дому, потому что конца домашним делам нет, сами знаете. И, что самое обидное — деньги-то у меня есть, чтобы нанять няню или домработницу, но где найти слова, чтобы убедить моего мужа в том, что мне легче заплатить за весь этот домашний труд, чем круглые сутки носиться по квартире с тряпкой в руке?! К тому же мое творчество хорошо оплачивается!