Тайны двора государева - Валентин Лавров Страница 4

— И то, пожить среди юных прелестниц — ax, прекрасно!

Тут же окрестили новым именем «барышню» — Бориса теперь звали Ириной. Дело осталось за главным — ввести юного князя в кремлевский гарем.

Случай вскоре представился. Иоанн Васильевич позвал на трапезу князя Воротынского.

Тот перекрестился перед образами:

— Господи, пронеси! Никогда не знаешь, вернешься ли в свои хоромы от этого гнусного изувера.

Молитва сердечная, видать, дошла до Создателя.

Разгрызая жареного жаворонка (эту птицу царь всегда велел подавать на стол — знал толк в еде), Иоанн Васильевич, утирая ладонью жирные уста, повернулся к Воротынскому:

— Как, князь, жизнь твоя течет?

Тот перекрестился:

— Слава нашему государю, все благоуспешно. Только заявилась нынче ко мне некая девица Ирина, дальняя родственница. Нищая совсем, сиротинушка горькая, первый раз ее вижу. Но, государь, доложу — красоты необычайной, как парсуна нарисованная.

Иоанн Васильевич втянул ноздрями воздух:

— На кой ляд она тебе? Отправь в царицын терем. Пусть поживет, а там суженого ей найдем — по красоте и достоинствам.

Воротынский низко поклонился:

— Слово твое, государь, золотое! Нынче и пришлю.

Царица Анна открыто предавалась блудному греху. Ее любовниками чаще всего были слуги, те, кому всегда был доступ к государыне. Иоанн Васильевич знал о похотливых проделках супруги, но, как нередко бывает между сластолюбивыми парами, он закрывал глаза на ее похождения.

Царица, словно в благодарность, стремилась обрести для гарема самых соблазнительных девушек. Вот и теперь она с удовольствием рассматривала вновь прибывшую «девицу Ирину». Та была стройна, с удивительно красивым лицом, на котором выделялись крупные, скромно потупленные очи. Под роскошным опашнем алого сукна угадывалась ладная, налитая фигура.

— Ты, Ирина, чья дочь? Где жила? — вопрошала с искренним любопытством царица. — Песни играть умеешь? Государь-батюшка к нам наведывается частенько, любит песни послушать, пляски посмотреть. А жемчугами и гладью хорошо вышиваешь? Без дела сидеть девушке негоже…

За «девицей Ириной» сразу же установилась слава замечательной рассказчицы. Часами можно было слушать ее повествования про Бову-королевича или Хозая-прозорливца. Но настоящий восторг объял всех девиц, а особенно царицу, когда «Ирина» стала сказывать истории весьма смелые: о знакомстве жениха с невестой, о том, как баба попа в погреб спрятала, как мужик на яйцах сидел и прочее забавное.

Однажды поутру царская любимица Сонька Воронцова томно потянулась:

— Ах, какой сон мне нынче был страхованный! Иду будто себе по лесу темному, да вдруг на меня обезьян выскакивает, из себя большой и все соответственное. Как повалил он меня на сырую землю да как стал катать…

Царица хмыкнула:

— Пробудилась когда, ведь небось огорчилась? Обезьян, поди, сла-адкий!

Сонька как ни в чем не бывало продолжала:

— Я вот мыслю: к чему-де такой сон? «Ирина» уверенно рекла:

— Сие означает преизбыток в любви!

Все с ехидством захохотали: Соньку не любили за злой язык и за то, что она государю наушничала. Рассмеялась и царица:

— Вот государь задаст тебе, Сонька, «преизбыток»! А скажи-ка, Ирина, к чему во сне рыбу есть?

— Если рыба лещ — то к любовному наслаждению, — вдохновенно врал Борис.

Девицы заволновались, засыпали вопросами:

— А коли пригрезилось сено? Али сундук пустой? Ежели во сне будто иглой укололась — к чему такое?

Напрягая фантазию, Борис всем дал ответы вразумительные и обнадеживающие.

Барышни вздыхали:

— Все точно Ирина говорит, прямо как по написанному!

Приходил иногда по утрам государь. Узнал он про «Иринин» дар сны толковать. Спросил про свое ночное видение. «Девица» все складно ответила. Приказал Иоанн Васильевич «Ирину» доставить к себе в опочивальню, предварительно (по обычаю) в мыльне грушовой водой помыв. Но та, стыдливо опустив голову, призналась:

— Месячный конфуз у меня! Жалость прямо…

Свидание было отложено. Зато царица посетовала:

— Всем ты, Иринушка, хороша, да только вышиваешь, словно медведь нитку в иголку заправляет. — Окликнула очаровательную девицу, первую в гареме красавицу: — Аксинья, пусть к тебе в светлицу перейдет Ирина! Ты у нас искусная вышивальщица, вот и обучай со всем старанием.

Другие девицы даже позавидовали:

— Ирина сказки занятные сказывает, с ней в светлице не заскучаешь. Любая из нас согласилась бы…

Борис был и счастлив, и смущен. Когда в первый день он узрел Аксинью, то сердце его сладко защемило: «Ах, девица, дух мой тобою восхищен!» Вечером, сидя друг возле друга в светлице на скамеечке, они вели беседу.

Ничего не подозревая, готовясь ко сну, Аксинья сняла телогрею и исподнее, обнажила с крепкими, как орешек, сосцами торчащие груди.

Она доверчиво говорила:

— Вот все говорят: красивая, красивая! А я свою красоту проклинаю, ибо царский стремянный Никита Мелентьев набрел единожды ко мне, сиротинушке боярской, и потребовал, чтоб я вина на подносе ему дала. Увидал, подхватился: «Нельзя, говорит, такую принцессу прятать! Пусть в царицыном тереме поживет!» Да и государю про меня рассказал. Пришлось стонать, а идти в сие непотребное место. Коли когда по любви замуж выйду, как же я, испорченная, мужу законному в глаза посмотрю?

И, уткнувшись в плечо Бориса, Аксинья тихо заплакала. Борис, пламенея от страсти, нежно погладил ее по руке…

На другое утро, согласно заведенному обычаю, гаремные девушки отправились в церковь. Сонька вела себя вельми странно: хихикала в кулак, вертелась возле царицы. Улучив момент, затараторила ей в ухо:

— Матушка-государыня! Нынче по нужде встала я да проходила мимо Аксюшкиной светлицы. Вдруг слышу — ушам не верю: несутся срамные звуки!

— Какие еще звуки? — Царица выпучила глаза.

— Какие при любви бывают! Аксюшка вскрикивала: «Еще-де, милый, еще!» Бесстыдство какое! А с кем она блудила — ума не приложу!

Смелая догадка мелькнула в голове государыни. Она строго погрозила пальчиком:

— Ты, Сонька, на ночь много, видать, фряжского лакала! Свар не затевай, язык прижми!

День прошел как обычно, а после обеда, отправляясь в опочивальню, государыня поманила «девицу Ирину»:

— Принеси мне твои вышивания, хочу успехи наблюдать.