Открой глаза, Фемида! - Екатерина Островская Страница 4

– Правильно сделали, что позвонили. Нам надо встретиться, чтобы я понял, в чем суть дела… Хотя и так понятно, однако нужны подробности.

Он замолчал, пытался что-то придумать и удивлялся тому, как гулко и быстро бьется сердце: такое было в далекой юности, когда он бежал, внезапно подросший, десятикилометровку, задыхаясь и уставая непонятно от чего, от работы, которую проделывал много раз.

– Сегодня я буду свободен после восьми вечера, – сказал он, – постараюсь пораньше, но обещать не могу… Но в любом случае подъеду туда, куда скажете.

– Мне так неудобно… Вы такой занятой человек… А я живу на самой окраине, на Пороховых, в старенькой пятиэтажке…

– А давайте встретимся в том же месте, где мы уже виделись, – предложил он. – Я закажу столик, поговорим о вашем деле, а заодно поужинаем: я в конце дня обычно страшно голодный…

Трубка ответила молчанием, и Высоков понял: девушка сейчас откажет, потому что тет-а-тет в шикарном ресторане уже не просто встреча, а свидание.

Было слышно, как она вздохнула, а потом ответила неуверенно:

– В ресторане не могу, потому что это уже похоже на свидание.

– Тогда в любом другом месте…

– Ну ладно, – вдруг согласилась девушка, – я приду туда, но ненадолго, потому что мне с утра надо работу искать.

День тянулся долго, перегруженный работой, встречами и новыми знакомствами. Хотя некоторых судей он уже знал немного, встречался с ними до этого, фамилии других были известны ему, а кого-то он знал только в лицо. Но все теперь были приветливы с ним и желали успешной работы. Под самый конец рабочего дня в кабинет заглянул сам председатель городского суда Сперанский. Он оглядел кабинет и удивился:

– Да ты ничего здесь не поменял.

– Были дела поважнее, да и стоит ли.

– Ну да, мне уже доложили, что ты с самого начала с головой в работу. Даже на обеде сегодня не был. Дома хоть ужин есть? – Николай Степанович наверняка знал, что Владимир не женат, а потому уточнил: – Есть кому для тебя готовить?

– Мама иногда приезжает, но чаще я сам, когда время есть…

– А времени у нас никогда ни на что не хватает, – вздохнул Николай Степанович, задумался на пару секунд. – Слушай, а почему тебе не жениться? Хороших девушек полно… Вот у моей племянницы дочка… Моя двоюродная внучка, стало быть, очень симпатичная, воспитанная. В прошлом году экономический окончила, теперь работает в банке. У вас разница всего ничего – тринадцать лет, а это для брака самое то. Короче говоря, приглашаю тебя к себе на дачу. Племянница подъедет с дочкой – вот и познакомитесь. Ты – парень видный и с перспективами. Я еще пару-тройку лет просижу в своем кабинете и – на пенсию. Буду рекомендовать тебя на свое место… Я думаю, никто возражать не будет. Только ты и сам себя проявить должен… Кстати, я потому к тебе и зашел… Хочу поручить тебе рассмотрение одного дела: надо одну нехорошую личность определить по двести десятой…

– Организация преступного сообщества или участие в нем, – уточнил Высоков, – от двенадцати до двадцати лет строгого режима. В чем проблема? Если он вор в законе, то отрицать ничего не будет, иначе раскоронуют его такие же воры, и он из уважаемых в преступном мире людей превратится в обыкновенного урку.

– Чего ты объясняешь? Но когда его задержали, суд выносил решение о мере пресечения… Никто не сомневался, что его оставят под стражей, а вот судья Кочергина решила иначе и отпустила под подписку о невыезде… Прокуратура обжаловала это решение, а Валентина Ивановна объяснила, что недостаточно доказательств его преступной деятельности, обвинение не предоставило поименный список участников преступной организации и не указало хотя бы одно преступление, совершенное кем-нибудь из этих людей.

– Достаточно лишь его признания в том, что он вор в законе. А вор, как все знают, должен сидеть в тюрьме.

Сперанский кивнул, задумался и еще раз кивнул.

– Я в тебе не ошибся, – произнес он, – ты всё правильно понимаешь… А тебе вместо напутствия скажу, что фамилия этого негодяя – Качанов. В преступном мире известен как Каро Седой. Это не тайна, но тебе я скажу то, чего почти никто не знает. Четверть века назад именно этого гада подозревали в организации покушения на моего друга… Короче, на твоего отца, Володя. Так что для тебя это не акт мести, ни в коем случае. Это будет торжество справедливости… Я хотел тебя с самого начала на это дело поставить. И видишь, как вышло. Потом посоветовался с кем надо, сказал, что тебя поставлю, тем более тебя нужно поднимать… Две недели мы это обсуждали… Ну вот тебя и назначили. А ты оправдаешь доверие, ведь так?

Теперь уже кивнул Высоков. Про то, что к убийству отца причастен Каро Седой, он не знал, да и откуда бы. Кто бы ему – десятилетнему – сказал. И потом не стали говорить, потому что возникли бы вопросы: почему этот человек на свободе?

– Тогда он ушел от ответственности, – словно прочитав его мысли, начал объяснять Сперанский. – Он понес наказание за другое преступление, за которое ему светило пожизненное, но в наших рядах отыскался ренегат, который… Ты понял, о ком я говорю… Дал ему всего двенадцать, а потом срок вообще сократили… Отсидел всего-то семь годков… Вот если бы тогда его обвинили в убийстве Васи, то сейчас ты бы не мог председательствовать на процессе: защита потребовала бы твоего отвода на законном основании – дескать, конфликт интересов. А сейчас никто и не подумает этого сделать.

– Я все понял, – негромко, но очень уверенно произнес Высоков, – не подведу.

– Ну, вот и славненько, – сказал Николай Степанович, поднимаясь, – пойду к себе. Договорюсь с племянницей, чтобы они с дочкой на выходные приезжали, ну и ты, само собой, подскакивай. У меня домик в Комарово, у тебя – в Сестрорецке: ехать-то всего ничего.

Оставшись один, Владимир Васильевич уже не смог думать ни о чем другом, кроме как о порученном ему деле. Процесс как процесс – ничего сложного, но зато у него будет возможность поквитаться с убийцей своего отца, хотя какие могут быть счеты между судьей и подсудимым: ведь преступник противопоставил себя закону, который Высоков будет представлять во время заседания.

И еще он понял, что тот самый судья-ренегат не кто иной, как Олег Ильич Колодин – лучший друг его отца.

Он подъехал к ресторану на четверть часа раньше назначенного срока и сразу увидел ее. Настя стояла у входа и ежилась от вечерней свежести, смотрела на него, виновато улыбалась, словно именно она – причина этого внезапно наступившего похолодания.

– Что же вы внутрь не зашли? – спросил Владимир Васильевич, давя в себе желание обнять ее и согреть. – Столик заказан на мою фамилию.

– Неудобно как-то, – ответила она.

– Неудобно спать на потолке: одеяло на пол падает, – пошутил Высоков и понял, как это пошло звучит.

Их проводили к столику, на котором стоял подсвечник с тремя свечами. Услужливый официант тут же зажег их.