Дом в глухом лесу - Джеффри Барлоу Страница 4

– Джентльмен монетами разбрасываться и не думает, – подводил итог хозяин гостиницы, просвещая завсегдатаев, собравшихся в общей зале «Деревенского герба» одним летним вечером. – Все до пенса подсчитывает: слепому понятно, что с деньжатами у него туго. Кое-кто скажет, что это – верный признак человека здравомыслящего, да только, сдается мне, не его это случай. С какой стати джентльмену, урожденному горожанину, бросать насиженные места, перевозить семью в Талботшир, где все они почитай что чужие, и обосновываться в этом чудовищном Скайлингдене, а когда дело доходит до обустройства дома, так жмотничать и скупердяйничать? По-вашему, джентльмены, это – бережливость? Нет, сэры, нет, говорю вам я. Этот жалеет каждый пенс только потому, что жалеть-то почитай мало чего осталось; не говоря уж об аренде, а сумма-то небось выходит изрядная, да день квартальных выплат не за горами.

Вот к каким выводам пришел мистер Ним Айвз, а вместе с ним – и кое-кто из собравшихся тем вечером в общей зале. Зала «Герба» представляла собою место весьма занятное. Миновав прихожую, посетитель оказывался прямо в ней; и первое, что бросалось в глаза, это воздвигнутый в самом центре гигантский, ни к чему не прикрепленный камин – сложенная из булыжника, отдельно стоящая конструкция. Комната была весьма просторная, квадратной формы, со сводчатым потолком, довольно уютно обставленная – с диванами, хотя и грубо, по-деревенски, сработанными, зато весьма комфортными, с оттоманками и мягкими креслами, со столами и бюро; расставленные тут и там лампы струили мягкий приглушенный свет, а дощатый пол устилали украшенные цветочным узором ковры. Стояло там и плохо настроенное фортепьяно – сомнительное удовольствие для гостей; часы с боем (тоже безбожно фальшивящие); столики, заваленные кипами местных газет, большинство из них – безнадежно устаревшие, зато в превосходном состоянии; шкаф с покрытыми плесенью книгами, а в другой части комнаты, за камином, – бильярдный стол, по обе стороны от которого высились протяженные ряды двустворчатых, доходящих до пола окон. Сухой перестук бильярдных шаров зачастую не стихал далеко за полночь, ибо это развлечение пользовалось немалой популярностью как у завсегдатаев из числа поселян, так и среди путешественников, останавливающихся в гостинице на ночь.

Однако ж самой примечательной чертой залы были ее куда более молчаливые обитатели: развешенные по стенам трофейные головы оленя, лося, тупорылого медведя, бизона, тапира, пекари, моропуса [3], мегатерия и, что особо примечательно, саблезубого кота, отчего комната отчасти смахивала на храм таксидермии: головы дерзко глядели со стен, как если бы сами живые твари прорывались в гостиницу снаружи. Голова кота с устрашающими саблезубыми клыками в отличие от прочих зверюг крепилась на камине – благодаря чему возникало неуютное ощущение, что языки пламени того и гляди полыхнут из зубастой пасти. Гости из города, к таким пустячкам не привыкшие, приходили в ужас; однако в глазах мистера Айвза и его круга зверинец выглядел куда более прозаически, хотя и не без оттенка того мрачного юмора, что отличает жителей гор, вынужденных всякий день бросать вызов природе и ее первобытным стихиям.

В круг Айвза как раз и входил один такой уроженец гор, доктор Уильям Холл, с давних пор исполнявший обязанности деревенского врача. То был худощавый, хрупкого сложения джентльмен в летах, с гладким невыразительным лицом цвета бледного пергамента, и лицо это отражало такое неизбывное спокойствие, что и не поймешь, одобряет он или отрицает вердикт, вынесенный мистером Айвзом семейству Уинтермарчей. Доктор был не из тех людей, которых назовешь «душа нараспашку»; напротив, душу свою он являл миру наглухо застегнутой на все пуговицы. С присущей ему осмотрительностью – а без этого качества человеку его профессии и положения никак нельзя – в ответ на речи мистера Айвза он разве что чуть заметно изогнул бровь. Уж доктор-то многое знал и о Шильстон-Апкоте, и о его жителях, и об истории деревушки: все то, что в силу рода занятий выдавать не имел права. Кое-кому из односельчан он напоминал сфинкса: многое видел, многое слышал, почти ничего не говорил. Тактичный и сдержанный – словом, истинный дипломат! – он все мотал себе на ус да помалкивал.

Так уж вышло, что в этот самый момент в дверь просунула голову полная его противоположность – очень вовремя, так что лучшей возможности для сопоставления нечего и желать. То была прелестная девушка лет двадцати; мягкие завитки темных волос обрамляли лицо открытое и бесхитростное. Прибавьте к этому решительный лоб и прямой, честный взгляд ясных глаз. Двигалась она тем быстрым, целеустремленным шагом, что свидетельствует о деловитости и рачении. Друзья ценили ее за приветливость, прямодушие и откровенность в речах; она ведать не ведала, что такое притворство, и не боялась оспаривать общепринятые мнения. Короче говоря, то была девушка весьма и весьма незаурядная. А пришла она, как явствовало из ее слов, за отцом: никем иным, как старым нашим знакомцем мистером Айвзом, что ни для кого сюрпризом не окажется.

– Что такое, Черри, деточка? – вопросил хозяин гостиницы, оборачиваясь от стола, за которым обосновался бок о бок со своими завсегдатаями. С первого же взгляда было видно, что это и впрямь отец и дочь: сходство угадывалось в его живых серых глазах и в выражении честного лица.

– Карета приехала! – возвестила девушка, встряхнув головой.

Мистер Айвз сей же миг хлопнул ладонями по переднику и вскочил с места.

– Ага! Ну наконец-то, – воскликнул он. – «Летучая мулатка» из Малбери, не иначе. Она уж на несколько часов опаздывает. Вы меня извините, джентльмены.

И мистер Айвз бегом бросился за дверь встречать приезжих, по пути призывая своего помощника и буфетчика, мистера Джона Джинкинса. В ночном воздухе уже разносился голос конюха, наставляющего подручных, чтобы те поставили лошадей в стойла да задали им корму.

– По-моему, хитрющий он тип, да и мозгов ему не занимать, – промолвил моложавый толстоватый джентльмен из числа ближайшего окружения мистера Айвза. Его темные коротко подстриженные волосы смахивали на своего рода шлем; по контрасту с густой шевелюрой лицо казалось совсем крошечным. Непомерно кустистые брови сливались над переносицей в сплошную щетинистую полосу: ни дать ни взять лохматая гусеница. А из-под этой щетки непрестанно постреливали туда-сюда живые, зоркие глаза. В тесной темнице рта скрывались крупные желтые зубы; всякий раз, заговорив, он лишь с превеликим трудом при помощи губ не давал резцам вырваться на свободу.

– Кто хитрющий тип? – переспросил один из завсегдатаев, некто мистер Томас Тадуэй, местный бакалейщик.

– Да тот господин из Скайлингдена. Новый жилец, стало быть. По-моему, парень скаредничает да скопидомствует лишь затем, чтобы скрыть от всех и каждого, насколько он богат. Задумал отвадить местных нахлебников. На мой взгляд, хитро придумано; тут человек с головой расстарался, вот оно как.

Приверженец этого мнения звался мистер Тони Аркрайт – ветеринар и завзятый охотник, отличный наездник, большой любитель табака, азартных игр и выпивки. Последнее из перечисленных качеств он наглядно продемонстрировал прямо сейчас, одним глотком осушив стакан наполовину.