Булыжник под сердцем - Джулз Денби Страница 4

3

Ладно, лучше расскажу вам сначала, как мы с Джейми познакомились, а потом уже о нем… о Шоне, Шоне Пау-эрсе, да скажи ты имя, Лили, вот так, молодец. Боже, как тяжело. Словно сочетание букв может его вернуть. «Ночной Душегуб», как его окрестили. Мы с Джейми поражались, какие глупые прозвища дают серийным убийцам: «Йоркширский Потрошитель», «Хиллсайдские Душители», «Убийца Зеленой Реки». А лучше всего «Сын Сэма». Как мы ржали! Почему не «Племянник Артура»? А как бы они обозвали женщину – «Тетушка Брайана»? Нам казалось, это жуть как нелепо, когда взрослые английские полицейские гнусавили о Ночном Душегубе. Мы не сомневались, что с легкостью узнали бы маньяка. Вот она – глупость обывателей и журналистов, до чего они оторвались от реальной жизни. На фотографиях в газетах убийцы всегда выглядели вроде как чокнутые, психи, такие фальшиво нормальные – ну, не перепутаешь, верно? А эти бедные несчастные соседи и тетушки Мэдж всё причитали: «О боже, он был такой милый тихий парень. Кто бы мог подумать, что он такое натворит». Мы, если кого считали тупицей, всегда говорили: о, он такой милый, тихий парень, эдак многозначительно, и клоунски воздевали брови. Я сейчас вспоминаю, и меня аж корежит. Сдери я всю кожу – все равно не соскребу чувство вины. Господи, эти женщины, эти бедные мертвые суки, их лица как будто вытатуированы у меня в памяти.

Мы с Ее Светлостью почти надо всем ржали, у нас был свой особый язык, свои шутки и присказки. «Семейный», как мы его называли. Нет, мы не хотели отгораживаться или выставить окружающих идиотами; впрочем, они все равно чувствовали, что чужие. Так вот, мы ржали надо всем – когда не злились. Наверное, с нами было тяжело – особенно если подолгу. Но мы на это плевали – у нас были мы.

Ладно, так вот… Я познакомилась с Джейми Джи в 1987-м на благотворительном концерте в Виндзор-холле. Ясное дело, неразбериха там царила страшная. Эти рьяные анархические буржуйчики в дырявых рубахах и только что из универа, как водится, хотели как лучше. Впрочем, так оно всегда бывает. И пригласили меня девочкой на побегушках (ну, знаете – беги туда, беги сюда) и замутить сбор средств. Понятно, что не за деньги; стоит потерять бдительность и сказать «да» – и тебя припахали. А потом делаешь и их работу, и свою – сами они поднять зады и что-то решить не способны. В конце концов всё сваливают на тебя, а потом обзывают фашистом и деспотом. Правда, в моем случае – не очень громко: все-таки я номинально черная, да еще и категорически не приемлю идиотов любого размера, формы, национальности, вероисповедания, пола и сексуальной, блин, ориентации. Вообще. Принципиально. Аминь, бля. Терпимости не хватает? Йо, в точку, ты меня раскусил, пацан.

Где-то днем, посреди затянувшихся саундчеков и бардака, ко мне подвалил один из самых грязных, немытых и тупых парней из всего этого сброда; он еще называл себя Либерти (хотя я знаю, его зовут Найджел Боттомли, мы вместе в Олтуэйте учились); и вот он встал, нервно заламывая костлявые руки.

– Э, послушай, Лили…

– Что тебе, Найджел?

– М-м, Либерти, Лили. Теперь меня зовут Либерти – «свобода». Мне кажется, это имя, ну, типа удар по патриархальным деспотичным традициям, из-за которых нам присваивают сексистские имена еще до того, как мы становимся личностями… Мне кажется…

– Найджел, какого хрена тебе надо?

– Господи, ты иногда просто невыносима, знаешь. Я просто хотел передать, что мы, ну, пригласили женщину-юмориста. Ну как бы только что. Она типа, ну, местная, и… Спайк сказал, ты знаешь, что делать… То есть я не хочу пропустить совещание комитета, так что, ну, разберись, посмотри, нельзя ли нам ее как-нибудь вписать…

Я промолчала, что нам еще и так вписывать четыре группы, радикального фокусника и Мэнингемский женский хор а капелла. Впрочем, Найджел – затуманенным от дури взором – похоже, разглядел выражение моего лица и поплелся прочь как побитый, что-то бормоча.

– Найдж, стой! – закричала я ему вслед, перекрикивая саундтрек «Больного щенка». – Эта юмористка, ее как звать-то? Как она хотя бы выглядит?

– А, да, понял. Ну, ее зовут Джейми Джи, и Спайк сказал, она большая и страшная…

Да, блин, зашибись. Большая и страшная местная юмористка, о которой никто слыхом не слыхивал, – небось, на завтрак жрет маленьких, усталых и остроумных девочек на побегушках. Но потом я о ней забыла – назревал другой кошмар. Комитет – по крайней мере его костяк из трех человек, которые пережили утренний раскол и, как следствие, утрату общественного фургончика, поскольку тот принадлежал лидеру бунтарей, – принял важнейшее решение. Под предводительством женского хора мы все должны подняться в конце программы на сцену и спеть «Я сильная, я женщина».

Воцарился хаос. Комитет и хор были непреклонны. В программе явно преобладало мужское население, и они хотели это уравновесить. Музыканты, в том числе и «Больной щенок» – гвоздь программы, потому что недавно выпустили первый сингл, – пришли в бешенство. «Цыплячьи живодеры» – им вломила за название «Свобода зверям», так что они и без того нервничали (хотя, может, просто зря они весь день забивали свои непривлекательные носы всякой дрянью), – отказались наотрез. Воздух сотрясали шовинистические вопли. «Лимонные поросята» согласились, но с условием, что встанут сзади и будут только аккомпанировать. «Больные» в итоге сдались – правда, мне не понравился блеск в их глазах, он сулил неприятности. «Чокнутые ученые» сказали – мол, ладно, с удовольствием, только их солист переоденется и встанет в центре, где лучше освещение. Обсуждению не подлежит. Снова поднялся хаос. Дерганые «Цыплячьи живодеры» бросились яростно паковать шмотки и свалили.

Это вызвало массовую панику среди анархистов и ликование «Свободы зверям», которая праздновала великую победу в войне за спасение кроликов всего мире. В общем, самовлюбленных подростков, с которыми нужно сюсюкаться, стало на одну кучку меньше. Я так обрадовалась, что не сразу заметила, как все полезли на сцену – репетировать эту чертову песню. Со всех своих маленьких ног я бросилась в женский туалет. Запершись в пустой кабинке, я забралась на унитаз – чтобы даже из-под двери не увидели. Сама знаю, что ребячество, но я не приемлю коллективные мероприятия. Меня от одной мысли трясет и лихорадит. Сразу вспоминается школа и колледж – нет, не подумайте, училась я примерно. Куча грамот, отличное поведение. Никогда не хулиганила, не грубила тупым, снисходительным учителям. Мотала свой срок тихо и скромно. Но я ненавидела школу, от каждой, бля, минуты в школе меня выворачивало. Я ничего не говорила маме с папой – они бы расстроились. Но расизм и издевки… И это только от преподавателей. В общем, полное дерьмо. А страшнее всего групповые задания. Маленькие упражнения превращались в настоящий кошмар. Фу. Брр. Любезничать с идиотами типа Найджела, мозги замедлять, чтоб тебя поняли. Видеть, как они все равно не врубаются. Не справляются даже с основным курсом – что говорить про скрытые возможности этой гребаной системы. Господи боже. А потом презентации групповых проектов, такое же дерьмо, как это обсосное хоровое пение. Нет уж, чем так унижаться – лучше как мрачный отщепенец прятаться в сортире.