Пропавшая икона - Уильям Райан Страница 4

Все рассмеялись.

— О да, это серьезный предмет, Алексей, — сказал Ясимов. — Такой матерый волк, как ты, сможет кое-чему научить молодых чекистов.

— Надеюсь, Дмитрий. Хотя, если честно, я немного удивлен, почему они не пригласили тебя прочитать лекцию по самообороне.

Ясимов погрозил Королеву пальцем — тот уже второй раз за утро поддел приятеля. Семенов закашлялся, прикрываясь папкой, а Ларинин принялся что-то судорожно искать в нижнем ящике стола. Ясимов хотел было ответить Королеву, но тут из коридора послышался оглушительный звук. Это статуя наркома государственной безопасности наконец обрушилась на мраморный пол и разлетелась на множество мелких кусков, не помогло даже наброшенное покрывало. Все посмотрели друг на друга, не произнося ни слова. Шум упавшего памятника напомнил им, особенно Ларинину, о том, что пришло время показывать результат и шутки надо отбросить в сторону. Поэтому через минуту в кабинете следователей воцарилась тишина, изредка нарушаемая шуршанием перелистываемых страниц и скрежетом старой перьевой ручки, царапающей казенную бумагу. Товарищ Сталин с одобрением смотрел на них со стены.

Королев имел привычку пересматривать каждое дело, перед тем как отправлять его к прокурору. Во-первых, он хотел убедиться, что собраны все необходимые материалы и улики, которые помогут вынести правильное решение. Ну, а во-вторых, он свежим взглядом проверял, не пропустил ли в ходе расследования какие-либо важные детали, которые ускорят закрытие дела. Эта привычка всегда помогала Королеву и, как правило, оправдывала потраченное время. Иногда Королев обнаруживал сходство в моделях поведения преступников, а потом проецировал их на различные ситуации в будущем.

Сейчас, глядя на фотографию подследственного Ворошилова, он размышлял о том, стал бы этот насильник совершать свои грязные преступления, если бы остался жить в маленьком городишке под Смоленском. Конечно, у него были врожденные склонности к подобного рода действиям, но если бы его не отправили учиться в Москву, то он бы наверняка обжился в родном городе, женился на милой девушке и как любой добропорядочный гражданин вносил бы полезный вклад в общество. Но получилось так, что его приняли в один из новых машиностроительных институтов в Москве, в этом в буквальном смысле улье. Превращение Москвы в достойную столицу великого советского государства, новое строительство, открывающиеся заводы и фабрики, рабочие, идущие на работу и с работы… Ворошилов почувствовал возможность оставаться незамеченным, раствориться в толпе. И не упустил свой шанс, изнасиловав шесть молодых женщин в течение месяца.

Об этом не писали в газетах, но слухи о преступлениях ползли по городу. Даже в лучшие времена Москва была опасным городом: длинные рабочие смены вкупе с выпитой водкой и нехваткой закуски делали свое взрывоопасное дело, но жестокий насильник, нападавший снова и снова, все же был явлением непривычным. Женщины с опаской выходили на улицу с наступлением сумерек, особенно остерегаясь темных улочек, но Ворошилов находил способы вершить свое грязное дело. Когда его арестовали, он признался, что после изнасилования первой жертвы все его мысли были заняты лишь одним — обладать женщиной, это стало просто наваждением. С каждым разом степень насилия возрастала, и хорошо еще, что все жертвы чудом остались живы.

Королев перевернул страницу и увидел фотографию истерзанной Марии Наумовой: четыре передних зуба выбиты, нос сломан, вокруг заплывших глаз сизо-синие круги. Жаль, что эта сволочь Ворошилов не попался раньше. Иногда, чтобы поймать мерзавца, приходится давать ему возможность совершить еще одно преступление. Королев набрался терпения и аккуратно выслеживал его, собирая все новые и новые улики, чтобы задержать преступника и отдать под суд.

Первая жертва была родом из городка неподалеку от родных мест Ворошилова и отметила его особый, провинциальный говорок. Вторая вспомнила новые высокие кожаные сапоги насильника.

«Совсем не характерная для студента обувь», — подумал Королев, поглядывая на свои валенки и пытаясь оценить, выдержат ли они еще одну зиму.

Третья девушка смогла разглядеть лицо Ворошилова и дала его довольно точное описание. Четвертая жертва, Маша Наумова, едва вспомнила собственное имя, после того как Ворошилов расправился с ней. Пятой, которую он повалил на землю возле Москвы-реки, удалось вытащить у него из кармана бумажку, скомкать ее и зажать в кулаке. Это было расписание лекций. На то, чтобы определить, в каком институте учится преступник, ушел день — и за это время он настиг свою шестую, и последнюю, жертву. Когда Ворошилов вернулся в крохотную комнатушку с тремя соседями-студентами в студенческом общежитии, его уже поджидала милиция. «Такой же молодой парень, как и другие», — подумал Королев, когда увидел его. Только с небольшой свежей царапиной на щеке. Он даже не сопротивлялся, когда его вели в черный воронок, — казалось, он испытывает скорее облегчение, чем страх. В участке милиционеры хорошо почесали об него кулаки, а потом бросили в камеру с ворами. К утру Ворошилов уже знал, что ожидает насильника на зоне…

Королев закрыл папку с делом и изящным почерком вывел постановление. Не иначе как рука священника, говаривала его матушка, одержимая идеей о том, чтобы молодой Королев еще при царе поступил в канцелярскую службу, а то и вовсе пошел служить на церковном поприще. Но тут началась Первая мировая война, и сын записался добровольцем на фронт. А когда с немцами и австрияками было покончено, началась Гражданская война, и он воевал против белых, а после — против поляков в советско-польской войне. Когда Королев вернулся домой, матери уже не было в живых, а на церковной службе нынче состояли немногие. Разве могла его бедная мать предположить, что через двадцать лет от старого режима останется лишь горстка благовоспитанных, смешно одетых людей, которые кое-как зарабатывали на жизнь и обменивали последние фамильные драгоценности на продукты в валютных магазинах? Могла ли она подумать, что в городе, где раньше церковные купола возвышались практически на каждом углу, большинство церквей будет закрыто?

Он закончил писать постановление, пропечатал его штампом, который вытащил из груды канцтоваров на подоконнике, и с довольным видом сделал на папке пометку «Для прокуратуры», радуясь возможности внести свою лепту в дело построения нового общества.

— Хорошая работа, Алексей, — сказал Ясимов, на этот раз без тени насмешки в голосе.

— Теперь ему прямая дорога на Колыму, это уж точно, — ответил Королев, вставая из-за стола с папкой под мышкой.

— Там он долго не протянет, — тут же вставил Ларинин. — С ним расправятся прямо на станции. Парень получит пистона задолго до того, как попадет на зону.

Он рассмеялся, и по его тучному телу прокатилась волна содроганий, отчего живот заколыхался и еще больше наехал на стол. Его глаза, обычно наполовину закрытые пухлыми веками, теперь и вовсе превратилась в щелочки, из которых катились слезы. При этом он не замечал, что коллегам не до смеха. Ясимов с угрюмым видом отвернулся, а Семенов состроил гримасу. «Интересно, а что получил Железный Кулак из-за доноса Ларинина? — подумал Королев. — Как воры обращаются с бывшими милиционерами на зоне?»