Сверх отпущенного срока - Екатерина Островская Страница 4

— Не могу, — прошептала Вероника, — я очень плохо выгляжу.

— Тогда поедем в «Арагви».

— А ваша жена?

— Надеюсь, там ее не будет. К тому же мы договорились развестись. У меня это будет четвертый развод, у нее — второй. К тому же ей есть куда идти: ее молодому другу двадцать семь, она старше его ровно на десять лет, и он балетный.

Леша Дальский в тот вечер не поехал домой, остался в общаге, чтобы проникнуть в комнату Вероники и умолить ее простить его. А пока сидел в комнате бурята Цыдынжапова и пил пиво с хозяином. За стеной кто-то гонял на магнитофоне взад и вперед одну и ту же кассету «Бонни М», Лешке приходилось кричать, чтобы Цыдынжапов его слышал. А хотелось говорить постоянно, чтобы хоть кто-то понял, насколько он раскаивается.

Было уже за полночь, когда к ним в комнату ввалилась не совсем трезвая Соснина. Вероника глупо улыбалась, и на ее покрасневшем лице светились двумя неправильными кругами вокруг глаз зеленые тени с серебряными блестками.

— Всем сидеть! — приказала второкурсница и помахала своему отражению в большом настенном зеркале.

После чего икнула и извинилась:

— Простите меня, мальчики. Я была в этом… как его… в «Арагви». А потом еще где-то. Ты, Леша, не бери в голову, ты ни в чем не виноват. А то сидишь тут и на всю общагу орешь, какой ты негодяй. А я, между прочим, очень даже счастливая… ик… — Вероника обернулась к Цыдынжапову. — Вот ты, Володя, когда родился, уже знал, кем быть. Или твои родители знали, потому что у тебя дедушка народный артист.

— Прадедушка, — уточнил Цыдынжапов.

— Какая разница! — махнула рукой Соснина, чуть не упав при этом. — У Алешки папа заслуженный артист, и он сам с детства в кино снимался. Все вы такие… А у меня мама поваром в заводской столовой работает, а отца вовсе нет. Я учусь, сестра еще маленькая, маме одной крутиться приходится…

— Поваром — это хорошо, — заметил Володя Цыдынжапов, — с голода не умрете.

— Не умрем, — согласилась Вероника.

Она вдруг обхватила шею Дальского руками и — стала сползать вниз. Лешка с помощью Цыдынжапова усадил сокурсницу на кровать.

— А ведь ты мне очень нравился. Если честно, я в тебя даже влюблена была. Но теперь — все!

— А что случилось-то? — поинтересовался Цыдынжапов.

— Не скажу. Но все равно, спасибо тебе, Леша…

Училище Соснина все-таки закончила. Только годом позже Дальского, потому что из-за рождения ребенка брала академический отпуск. И сразу после окончания училища вышла замуж за бывшего ректора, а тот не хотел, чтобы его жена была актрисой.

Алексей по распределению оказался в московском театре. Правда, его сразу предупредили, что ролей он может не дождаться, а если и потребуется что-то изображать, то лишь шаги за сценой. Театр был старый и заслуженный, актеры в нем тоже заслуженные, и вводить молодежь в состав исполнителей значило бы отодвинуть тех, кто создавал славу коллектива. Зато не запрещалось дружить с киношниками. Дальский вскоре получил предложение сыграть роль молодого лейтенанта в полнометражной ленте и успел даже отработать свои эпизоды. А потом, после съемок, но еще до озвучивания картины, его на год призвали в армию.

Жена сидела в кресле перед телевизором и хлебала борщ. На ее коленях стоял поднос с тарелкой супа и переполненной окурками пепельницей.

— Мне никто не звонил? — спросил Алексей, входя в комнату.

Супруга продолжала неотрывно глядеть на экран, считая, как видно, что вопрос был задан кому угодно, только не ей. С экрана на нее проникновенно смотрел известный всей стране олигарх Потапов и что-то вещал.

— Нина, мне кто-нибудь звонил? — повторил Дальский.

— Да кому ты нужен! — отмахнулась жена.

Алексей вздохнул. Он, действительно, не нужен никому. Вахтерша, судя по всему, что-то перепутала: никто не звонил в театр и Дальским не интересовался.

— Ты бы послушал, очень умные вещи говорит, — обронила Нина, не оборачиваясь. — А то вдруг придется снова играть богатых людей. Будешь хоть знать, что и как произносить.

— Я не сочиняю сценарии, а только читаю текст, который мне подсовывают перед началом съемок.

— Потому и получаешь двести баксов за съемочный день, а те, кто головой работает, в пятнадцать раз больше.

Алексей хотел огрызнуться, но промолчал. Вероятно, вспомнил Вику Соснину, у которой каждый день жизни — съемочный и которой платят куда больше, чем могла представить себе жена такого неудачника, как он.

Однажды во время спектакля Дальский обнял и с силой привлек Вику к себе — пьяным гаишникам ведь многое позволено. Та не попыталась отстраниться, не напряглась даже, только быстро взглянула на партнера. И что было в ее взгляде, он не понял, но показалось, будто промелькнула в глазах девушки обреченность, словно именно сейчас совершается между ними то, чего все равно не миновать…

— Пепельницу вытряхни, — донесся до Алексея голос жены. Та протягивала ему поднос. — Тарелку поставь в мойку, а лучше вымой сразу. Хоть какая-то польза от тебя будет.

— Для пользы дела я наделил бы исполнительную власть большими полномочиями, — говорил с экрана известный олигарх. — А то сейчас получается, что как раз спрашивают с исполнителей, возможностей же исполнять у них нет. Или в бюджете расходы на необходимые мероприятия не предусмотрены, или все упирается в процедурные препоны. Порой простое согласование занимает столько времени! Не говоря о том, что никчемная бумажка должна получить визы двух десятков чиновников, которые, кажется, для того только и получают свою зарплату, чтобы запрещать то, в чем ни черта не понимают…

Дальский попытался понять, о чем ведет речь Потапов, но мысль ускользала от него. Тогда Алексей повторил вслух вслед за олигархом:

— «…Ни черта не понимают. Однако именно эти бездельники решают судьбы многих и многих проектов, реализация которых существенно изменила бы нашу жизнь».

Затем взял со стола пульт, отключил звук и продолжил:

— Учтите, перемены зависят не от президента страны, не от Государственной думы, а от мелких сошек, которые прекрасно сознают свою собственную ничтожность и потому всеми средствами пытаются запретить и не пустить, ожидая, что к ним придут и поклонятся. А люди деятельные кланяться не умеют…

— Похоже, — оценила жена. — Ты что, уже слышал это выступление?

Алексей покачал головой. Где он мог его слышать? Просто произнес вслух первое, что пришло в голову.

— Знаешь, а ты вообще чем-то похож на Потапова, — удивилась Нина. — Как я раньше не замечала? Тебе только прическу изменить да очки на нос водрузить. Хотя… У него взгляд волевой и решительный, а ты — амеба какая-то. Фря, одним словом.

От слов жены стало противно, и Дальский вышел на кухню. Нину он не любит, да и не любил никогда. Но если разводиться, то придется делить однокомнатную квартиру. Можно, конечно, ее продать, да только тогда они оба с Ниной останутся без крыши над головой. Снимать жилье Алексей не в состоянии: того, что ему платили в театре, едва на пропитание хватит. У супруги положение гораздо лучше — она работает администратором в спа-салоне и получает значительно больше, чем он. Правда, сколько именно, Дальский не знал даже приблизительно.