Красиво жить не запретишь - Марина Серова Страница 4

— Познакомьтесь, Таня, — Нубин взял меня под руку, — Никуленко Григорий Львович, председатель Киевского союза художников.

— Очень приятно, — сказала я.

Председатель слегка наклонил голову.

— Ну ладно. — Нубин отпустил меня и взял под руку Григория Львовича. — Мужики идут курить, а вы, Таня, идите в купе, я скоро буду.

— Хорошо, — сказала я в недоумении.

Нубин же отлично знает, что я курю, он на вокзале видел. Не хочет, чтобы я присутствовала при их разговоре?

Тут я вспомнила о том, что у этого председателя есть телефон, остановилась, посмотрела им вслед — они направлялись в тамбур — и подумала о том, что странно это все. Такое ощущение, что игра идет полным ходом, а меня в нее не приняли. Пожалуй, стоит погадать.

Они подошли к двери в тамбур. Нубин пропустил Никуленко вперед и на миг оглянулся. В коридоре было темновато, и его взгляда я не заметила. Ладно.

Я открыла дверь в свое купе и вошла. На этот раз присутствовавшие там мужчины не поднялись. Дима, облокотившись на стол, уставился в окно. Анатолий Борисович, свернувшись калачиком, спал на моем месте.

Дима обернулся:

— А-а, как хорошо, что вы пришли, — улыбнулся он. — Толя совсем не умеет пить. Распили бутылочку — он и сломался.

Я села и попыталась расслабиться. Дима достал откуда-то из-за спины бутылку водки и разлил по стаканам:

— Мы так и не выпили за знакомство.

«Пожалуй, выпить сейчас стоит», — подумала я.

Я опрокинула стаканчик. Дима только ополовинил его. В ответ на мой взгляд он улыбнулся и пожал плечами:

— Вы же сами говорили — престарелым скульпторам пить вредно. Так вы достали телефон?

— Нет, Дима, — покачала я головой.

Вдруг я почувствовала, что смертельно устала. Дима налил еще, мы выпили. Я полезла в рюкзак, достала оттуда кости, освободила на столе пространство и бросила их.

13+30+7

Это… это… А, вот: «Не все люди желают вам добра, но некоторым довериться можно». Вот так. Коротко и ясно.

— Что это вы, Таня, гадаете? — удивленно спросил Дима, который с интересом наблюдал за моими манипуляциями с костями.

— Балуюсь.

Я выпила еще водки. На месте, где я сидела, похрапывал Анатолий Борисович. Усталость у меня почти прошла, появилось желание похулиганить.

— Вы женаты, Дима? — спросила я, откинувшись назад и положив ногу на ногу.

— Был. Аж четыре раза. Так что я в своем роде ветеран.

К моему удивлению, он нисколько не смутился. Ладно, запускаем тяжелую артиллерию.

— Вы извините, Дима, — сказала я, потянувшись, — я устала, в самолете сегодня умаялась. Подвиньтесь немного к окошку, я прилягу. А то Анатолий Борисович мое место занял.

— Пожалуйста, пожалуйста.

Дима заулыбался и сделал вид, будто он отодвинулся. Дела! Мужику, наверное, за пятьдесят уже, а ведет себя как двадцатилетний парень.

— Извините еще раз, Дима, — сказала я, вставая, — отвернитесь на минуту, вон, в окно посмотрите. Я разденусь. Не привыкла спать в дорожной одежде.

Дима послушно отвернулся к окну. Еще бы. Давным-давно стемнело, и в стекле превосходно отражалось все, что происходит в купе. Я медленно разделась до нижнего белья и, закутавшись в простыню, легла.

Дима повернулся ко мне.

— Ди-има, — томным голосом протянула я, — не уходите, пока я не усну. Сядьте сюда, поближе, расскажите что-нибудь.

Я закинула руки за голову и закрыла глаза. Интересно, что он сейчас мне расскажет?

Однако Дима ничего рассказывать не стал. Подождав примерно минуту, я открыла глаза. То, что я увидела, меня, честно говоря, удивило. Приятно удивило.

Дима стоял возле меня без каких-либо признаков одежды, и — я опустила глаза ниже — так сказать, в полной боевой готовности. Он как-то виновато улыбнулся, пожал плечами и молча нырнул ко мне под простыню.

Я не стала его прогонять.

Примерно через два часа я потянулась к своей куртке за сигаретами. Дима спал. Анатолий Борисович — тоже; странно, что мы его не разбудили.

Я уже чиркнула зажигалкой, как вдруг вспомнила, что в купе, кажется, не курят. Я вздохнула — теперь придется одеваться и идти в тамбур. Димины часы на столике показывали половину второго ночи. Я натянула джинсы и маечку. Ничего — покурим налегке.

Уже выходя в коридор, я вспомнила, что Нубин так и не появился. Что-то долго они курят с председателем. Я открыла дверь в тамбур. Черт! Вот чего не ожидала, того не ожидала. Нубин лежал, скорчившись, на полу. Стены и пол тамбура забрызганы кровью. Дверца наружу пробита пулями — я насчитала восемь отверстий — пытались прострелить замок, чтобы ее открыть. Стекло на дверце отсутствовало, пол был усеян осколками.

Видно, кто-то хотел сбросить с поезда труп, сверху донизу дверца была измазана кровью. Я сделала шаг вперед, чтобы осмотреть тело. Под моей ногой что-то хрустнуло. Очки Нубина. Я перевернула его на спину.

Ясно, что он был застрелен человеком неумелым — на теле было несколько огнестрельных ранений, далеко друг от друга — стрелял не профессионал. Возникал очевидный вопрос — кто это сделал?

Кровь местами засохла, значит, убийство совершено почти сразу после того, как я его видела в последний раз. Председатель Киевского союза художников Григорий Львович Никуленко? Может быть, хотя маловероятно. Даже если на самом деле он не председатель вовсе, а бандюга, то и тогда не сходится: он же последний человек, кого видели с Нубиным. Зачем ему совершать преступление, заранее становясь главным подозреваемым? Не знаю, но мне кажется, что это сделал не Никуленко.

Я вышла из тамбура. Эх, Нубин Михаил Георгиевич, так и не выяснила я, на чьей ты стороне. Ну что ж, поезд приходит к месту назначения послезавтра, вернее, уже завтра утром, так что время у меня есть. Более того, у меня есть план.

Я зашла в туалет, смыла с кроссовок кровь и пошла будить проводника.

Милиция подняла на ноги оба вагона. Допросив каждого, они ушли дальше к голове поезда продолжать расследование.

Со мной разговаривали отдельно. У меня не было желания сдавать Никуленко. Он, наверное, прекрасно понимал, что благодаря мне мигом может стать подозреваемым номер один и будет взят под стражу.

Нужно поговорить с председателем, и я заставлю его помочь мне. Когда я постучала к нему в купе, было половина четвертого утра. Он не спал, как и следовало ожидать. Открыл мне почти сразу же. Я молча прошла и села к столику. Никуленко сел напротив меня, опустив голову. Прошла минута. Я кашлянула. Никуленко не шелохнулся. Я принялась барабанить ногтями по поверхности столика. Ноль внимания.