Игра по правилам - Дик Фрэнсис Страница 4

Потом он, а, судя по силе и напору, это мог быть только «он», упершись ногой мне в спину, навалился на меня всем своим весом. Грубо заломив мне руку за спину, он резанул по пластиковому пакету, а заодно и по моей руке. Я почти не чувствовал боли. Мучения, причиняемые лодыжкой, затмили все остальное.

— Эй! Эй ты! — услышал я чей-то приближавшийся голос, и мой обидчик, вскочив с меня, унесся прочь так же быстро, как и появился.

Это Брэд пришел ко мне на помощь. В любой другой день здесь было бы много людей, но не воскресным утром. Такое впечатление, что вокруг не было ни души. И прибежал только Брэд. "

— Вот дьявол, — раздался сверху голос Брэда. — Ты в порядке?

«Едва ли», — подумал я. Он пошел и принес мне отброшенный костыль.

— У тебя рука в крови! — воскликнул он. — Ты что, не хочешь вставать?

Я не был уверен, стоит ли, но, похоже, ничего другого мне не оставалось. Когда я наконец более-менее поднялся, он, хладнокровно посмотрев на мое лицо, заявил, что нам лучше вернуться в больницу. И поскольку спорить не хотелось, мы так и сделали.

Сев на одно из крайних сидений, я подождал, пока боль немного стихнет. И когда у меня в голове прояснилось, я подошел к столику дежурной и объяснил, что произошло.

Дежурившая в приемном отделении женщина пришла в ужас.

— Неужели кто-то украл у вас пластиковый пакет! — воскликнула она, округлив глаза. — Ведь всем в округе известно, что это за пакеты. В них всегда кладут вещи тех, кто умер или поступил в больницу в результате несчастного случая. Конечно, все знают, что в них могут оказаться деньги и драгоценности, но я никогда не слышала, чтобы у кого-то украли такой пакет. Какой ужас! И на какую же сумму вас обокрали? Вам следует обратиться в полицию.

От бессмысленности этого совета я вдруг почувствовал усталость. Какой-то хулиган позарился на вещи покойника, и в полиции мои показания будут числиться среди множества других нераскрытых дел об уличных грабежах. Насколько я понял, я вдруг оказался в категории немощных людей, например, старушек, и, как бы мне ни было тошно от этой мысли, на своих костылях я именно так и выглядел.

Превозмогая боль, я поплелся в уборную и, открыв холодную воду, подставил под нее свою кровоточащую руку. Рана оказалась скорее широкой, чем глубокой, и ее можно было считать царапиной. Я со вздохом промокнул бумажным полотенцем сочившуюся кровь, снял все еще намотанные у меня на руке бело-коричневые обрезки пакета и выбросил их в корзину для мусора. «До чего же нелепое и удручающее продолжение получило то, что произошло с моим братом», — устало думал я.

Когда я вышел на улицу, Брэд с определенной тревогой в голосе спросил:

— Ты собираешься ехать в полицию, что ли? Заметно было его облегчение, когда я, отрицательно покачав головой, ответил:

— Только если ты сможешь подробно описать того, кто на меня напал.

По его лицу трудно было догадаться, сможет он или нет. Я подумал, что смогу спросить его об этом потом, по дороге домой, но когда спросил, то получил следующий ответ:

— На нем были джинсы и такая вязаная шапочка. И еще у него был нож. Лица я не видел — он вроде был ко мне спиной, но нож блеснул на солнце, понимаешь? Все произошло так быстро. Я думал, тебе — крышка. Потом он убежал с пакетом. Я скажу, тебе здорово повезло.

Я вовсе не считал, что мне повезло, но все относительно.

Выдав все это, что для него было длинной речью, Брэд, по обыкновению, ушел в молчание. Интересно, что подумает грабитель, когда увидит свои трофеи — бесполезные для него ботинки, носки, носовой платок и куртку, о потере которых, если хорошенько подумать, не стоило и заявлять в полицию. Все, что с Гревилом могло быть ценного, наверняка в его бумажнике, еще раньше попавшем в руки какого-то другого хищника.

На мне все еще были рубашка, галстук и свитер.

Пиджак я не надевал. На костылях в свитере было гораздо удобнее, чем в пиджаке. Бессмысленно было гадать, залез бы вор в карманы моих брюк, если бы не крик Брэда, или пырнул бы меня ножом под ребра. Кто мог сейчас об этом сказать? Я знал наверняка, что с ним не справился бы, однако в любом случае его трофеи оказывались скудными. Кроме вещей Гревила, у меня была лишь моя кредитная карточка и небольшое количество денег в бумажнике — привычка ходить налегке.

Я оставил эти мысли и, чтобы отвлечься от боли в лодыжке, задумался над тем, что мог Гревил делать в Ипсуиче. Может, его уже с пятницы кто-то ждал? Как он туда приехал? Если он где-то там оставил свою машину, то как мне удастся ее найти, учитывая то, что я не знал ни номера, ни марки? Был ли у него по-прежнему «Порше»? «Ну кто-то же должен знать, — стараясь не отягощать себя проблемами, решил я. — У него в офисе, в гараже возле дома, кто-нибудь из друзей. В конце концов, это не моя забота».

В течение трех часов езды до Хангерфорда Брэд сказал лишь, что в машине кончается бензин, это было тут же исправлено, и затем, в получасе от дома, что, если я хочу, он неделю с удовольствием повозит меня.

— Завтра утром в половине восьмого, — предложил я, прикидывая время.

Он буркнул в ответ что-то типа «да», и я принял это за согласие.

Брэд подвез меня к дому, как и раньше, помог вылезти из машины, протянул костыли, запер машину и отдал мне ключи, так и не проронив ни слова.

— Спасибо, — сказал я.

Не глядя мне в лицо, он кивнул головой, повернулся и неуклюжей походкой направился к дому своей матери. Я смотрел ему вслед. Возможно, этот человек с трудным характером, совершенно не умеющий ладить с людьми, сегодня утром спас мне жизнь.

На протяжении трех лет я снимал нижний этаж старого дома на повороте с центральной улицы, проходившей через весь древний городишко. Спальня с ванной выходили на восток, на улицу, а просторную комнату, служившую для всех остальных целей, заливали лучи заходящего солнца. Вокруг дома был маленький, окаймленный ручьем сад, общий с хозяевами дома, пожилой супружеской парой, жившей наверху.

Мать Брэда долгие годы приходила к ним убирать и готовить; Брэд, когда у него было настроение, занимался ремонтом дома, рубил дрова. Вскоре после того, как я там поселился, мать и сын как-то ненавязчиво предложили свои услуги и мне, что меня очень устраивало. Жизнь текла легко и спокойно; однако если говорить о доме, как о том месте, где твое сердце, то жил я в Даунсе, где гуляет ветер, на конных дворах и на захватывающих дух скаковых кругах, где я работал.

Войдя в тихую комнату, я сел на диван, обложив ногу льдом, смотрел, как вдали за ручьем садится солнце, и думал, что скорее всего мне следовало бы остаться в больнице в Ипсуиче. Левая нога от колена вниз жутко болела, и становилось ясно, что падение не прошло даром для полученной мною в четверг травмы, а здорово усугубило ее. Мой хирург собирался уезжать на выходные в Уэльс, но я сомневался, что услышал бы от него что-нибудь еще, кроме «А что я вам говорил?». В конце концов, приняв очередную таблетку обезболивающего и сменив ледяной компресс, я стал соображать, сколько сейчас времени в Токио и Сиднее.