Расплата - Лайза Джексон Страница 4

– Это доктор Сэм с последним воспоминанием о дне, когда был убит Джон Ф. Кеннеди, один из наших лучших президентов... Позаботься о себе, Новый Орлеан. Доброй ночи, и да благословит тебя бог. Неважно, какие у тебя сегодня заботы, ведь всегда наступит завтра... Сладких снов...

Избранник принялся крутить ручку настройки и услышал сначала шум помех, потом радостное щебетанье дикторов, прежде чем нашел то, что хотел: органную музыку. Звучание было мощным, почти как в храме.

Вот теперь можно было переходить к самому главному.

Под пристальным взглядом шлюхи он вытащил меч из-за шторки душа.

– О господи. Нет! – Сейчас она в полном неистовстве стала дергать цепь, отчего ошейник на ее шее затянулся еще туже.

– Слишком поздно. – Его голос был сдержанным и спокойным, но в душе он дрожал – не от страха, а от предвкушения. В крови резко подскочил адреналин, его самый любимый наркотик. Уголком глаз он заметил, что пламя начинает лизать решетку вентиляции. Время пришло.

– Нет, пожалуйста, не надо... о господи... – Она задергала свою привязь, тщетно пытаясь спрятаться за пьедесталом. Ошейник стягивался, а ее запястья и лодыжки, ободранные оковами, закровоточили еще сильнее. – Вы схватили не ту женщину!

Удары пульса отзывались у него в голове. На секунду он почувствовал покалывание в шее, словно дыхание Сатаны. Он посмотрел в зеркало, внимательно вглядываясь в мерцающую поверхность, пытаясь увидеть то, что находится за его собственным отражением. Его лицо было скрыто черной маской, но ему казалось, что кто-то наблюдает за ним из-за зеркала. Свидетель его деяния.

Но это было невозможно.

Он поднял меч так высоко, что заболела рука. Пот заливал ему глаза, а легкие наполнялись дымом. Обуреваемый жаждой крови, он схватил ее за волосы свободной рукой, затем опустил взгляд на ее прекрасную шею, стянутую удушающим ошейником. Он испытал почти болезненную эрекцию. С каким бы удовольствием он вошел в нее и насладился ею, прежде чем отпустить ей грехи. Но его задача заключалась не в этом. Отказывать себе в таком изощренном удовольствии являлось его собственным актом мученичества.

– За твои грехи, Сесилия, – провозгласил он, в то время как по его телу проходили волны удовольствия, – и во имя отца, сына и святого духа я вверяю твою душу господу.

– Нет!

Оливия открыла глаза.

Ее собственный крик все еще звучал в маленькой спальне. Пронзительно рявкнул пес.

– О господи, нет. – Она была в поту, сердце неистово колотилось. Сон казался таким реальным, словно она только что была свидетельницей настоящего убийства. Подобное случалось не раз. О господи, и сейчас произошло снова.

Видение было на редкость реалистичным. Ее ноздри все еще щипало от дыма, а в ушах продолжала звучать органная музыка, во рту пересохло, горло драло от крика. У основания черепа началась ослепляющая головная боль, которая медленно ползла вверх.

Она бросила взгляд на часы. Три пятнадцать. Трясущимися руками она убрала волосы с лица.

На полу у старой кровати пес ее бабушки поднял голову и уставился на нее. Зевая, он снова издал предостерегающий лай.

– Иди сюда, – сказала она, похлопывая по подушке и наблюдая, как потягивается Хайри С. Он представлял собой взъерошенное создание из серо-коричневых кусочков меха с белыми пятнами и тяжелыми бровями, которые давали понять, что в его родословной имелась кровь шнауцера. Он заскулил, затем запрыгнул на подушку рядом с ней. Рассеянно она подтащила его ближе. Ей нужно было к кому-нибудь прижаться. Оливия принялась ерошить его грубую шерсть. Ей хотелось сказать ему, что все будет хорошо. Но она знала, что все окажется по-другому. Уткнувшись лицом в его шерсть, она попыталась успокоиться. А вдруг все не так... может, это был просто сон... может быть... Но нет. Она знала, что означают эти образы.

– Черт.

Она села в постели. Успокойся. Но ее все еще трясло, а головная боль начинала усиливаться. Хайри С выскользнул из ее рук.

– Будь ты проклята, бабушка Джин, – пробормотала она. В комнату через открытое окно донеслись звуки ночи: ветер, шелестящий ветвями деревьев, приглушенный шум восемнадцатиколесных фургонов, проезжающих по отдаленной автостраде.

Опустив голову и обхватив ее руками, Оливия принялась массировать виски. Почему я? Почему? Видения начались, когда она была еще маленькой, она даже не помнила точно, когда именно, но они случались редко и были не такими отчетливыми. Во времена, когда ее мать иногда жила с ними в промежутке между замужествами.

Бернадетт никогда не хотела верить в то, что ее дочь унаследовала экстрасенсорный дар своей бабушки.

– Совпадение, – часто говорила Бернадетт своей дочери или: – Ты это выдумываешь. Это просто жалкая попытка привлечь внимание! Ты это брось, Ливви, и перестань слушать свою бабушку. Она немного того, и если ты не будешь осторожной... Слышишь меня? – резко сказала она ей, тряся дочь, словно пытаясь изгнать из нее злых духов. – Если ты не будешь осторожной, ты тоже станешь одержимой, но не каким-то нелепым даром ясновидения, как говорит бабушка, а дьяволом. Сатана никогда не спит. Слышишь меня? Никогда.

Однажды Бернадетт поднесла длинный накладной красный ноготь к кончику носа старшей дочери. Они находились на кухне этого самого дома, где пожелтевшие от старости сосновые шкафчики пропитались запахами жира, дыма и дешевых духов. На углу стола возле допотопного тостера работал вентилятор, разгоняя жаркий воздух по крошечному помещению.

Оливия помнила, что Бернадетт как раз вернулась с дневной смены в ресторане «У Шарлей» возле стоянки для грузовиков рядом с федеральной автомагистралью. Она стояла босиком на потрескавшемся линолеуме в белой блузке и бессменной черной юбке официантки. Из-под блузки виднелась одна бретелька лифчика, а висящий на шее крошечный золотой крестик уютно устроился в глубокой ложбинке между грудями.

– Послушай, дитя, – серьезно сказала она с волнением на лице. – Я не шучу. Все это мумбо-юмбо и намеки на вуду – просто чушь собачья, слышишь? Чушь собачья. У твоей бабушки мания считать себя какой-то чертовой жрицей вуду или что-то вроде этого, но она таковой не является. Если у нее в роду когда-то были негры, это еще не значит, что теперь она... чертова прорицательница, не так ли? Она не медиум, и ты тоже. Ясно?

Бернадетт выпрямилась, поправила свою короткую черную юбку и вздохнула.

– Ну, конечно же, такого не может быть, – добавила она, казалось, больше чтобы убедить саму себя, а не Оливию. – А теперь иди, покатайся на велосипеде, скейтборде, короче, погуляй. – Она взяла открытую пачку «Вирджинии Слимз» со стола, вынула сигарету и быстро прикурила. Выпуская дым из ноздрей, она встала на цыпочки и вытащила из верхнего шкафчика четверть галлона виски.

– У мамы жутко болит голова, – объяснила она, беря стакан, отламывая кубики льда и наливая себе приличную порцию напитка, который, по ее словам, является наградой за тяжелый труд днем, когда ей приходилось терпеть плотоядные взгляды, подмигивания и периодические щипки на стоянке грузовиков. Только сделав глоток и прислонившись бедрами к столу, она снова посмотрела на дочь. – Ты странная, Ливви, – со вздохом сказала она. – Ты знаешь, что я до смерти тебя люблю, но ведешь себя как-то не так. – Зажав сигарету между губ, она взяла Оливию за подбородок и повернула ее голову влево, затем вправо. Сузившимися глазами она сквозь дым изучала профиль дочери.