Следы апостолов. Секретная миссия - Эндрю Олвик Страница 4

Григория Алька помнила плохо. В детстве они почти не общались из-за разницы в возрасте. В ее памяти он остался странным нелюдимым человеком, о котором родители, если и вспоминали, то как-то вскользь, с оттенком неловкости.

— Какие страсти! — восхитилась она. Про себя же подумала, что надо сходить, насчет Сережки поинтересоваться, где он там, кобель, шастает.

— А весной из столицы ученые нагрянули во главе с профессором Арцыбашевым из Академии наук, психологи, аналитики какие-то, словом, исследователи разной паранормальной хрени. Беседовали с Гришкой, записывали, на лоб датчики какие-то клеили… Способности у него, конечно, феноменальные.

Машина свернула на обочину и остановилась.

— Вот так Алька, у нас теперь тут жизнь кипит не хуже, чем в столицах. Все, что хочешь. В последнее время, может слышала, снова о спрятанных сокровищах заговорили. Поляк один недавно приезжал, расспрашивал, неделю по замку лазил, фотографировал, с Гришкой сильно закорефанился, замерял что-то, ко так ничего и не нашел. Я так думаю, что если уж своим золото в руки не далось до сих пор, то уж чужим и подавно нечего тут делать. Кроме того, у нас местных искателей-копателей хватает. Есть и такие, которые через это дело совсем умом тронулись, до сих пор не успокоятся. На днях вот тоже случай был…

— Что за случай? — полюбопытствовала Алька.

— Человека, понимаешь, убили. Вроде бы он что-то такое знал о тайнике, в котором радзивилловский эконом перед осадой замка в восемьсот двенадцатом спрятал Золотых Апостолов. Говорят, странный этот старик убитый был… Сам-то я его не знал, но город у нас небольшой, прыщик на заднице не утаишь. И ведь что интересно, Гришка еще за неделю предупредил милицию письмом, мол, планируется убийство, примите меры, растяпы.

— И что милиция?

— Ничего! Следователя, правда, прислали, приятеля моего. Тот с Гришкой всю ночь проговорил, а утром уже о трупе узнали. Переполох, конечно, поднялся. Григория сразу задержали, но вечером отпустили под подписку о невыезде. Теперь ищут убийцу, а хироманта нашего на допросы тягают. На место преступления его даже возили, чтобы он там походил, посмотрел и указал на убийцу.

Алька достала из сумочки зеркальце и, быстро осмотрев себя, повернулась к брату:

— А мужика этого зарезали, что ли?

— Нет, — ответил Виктор, вытаскивая ключ из замка зажигания, — удар тупым предметом в висок. Предмет этот так и не нашли.

— Брррр, — Алька передернула плечами, — Я мертвецов боюсь!

4 апреля 1942 г. Несвиж

Пани Ирэна Ковальчик уже и не чаяла увидеть своего сына живым. После событий 1939 года, когда Польша в течение двух недель была поделена между западным и восточным агрессорами и перестала существовать как государство, она лишь молилась Матке Бозкой, чтобы Адам не попал в плен к русским: пусть лучше он останется по ту сторону Буга, нежели попадет в ежовые лапы НКВД.

Соседи, жители маленькой деревни под названием Нелепово, расположенной в нескольких десятках километров от Несвижа, часто спрашивали у Ирэны о судьбе сына. Но ответить им было нечего. Вот уже два с половиной года как от Адама не было никаких вестей.

События этих двух недель развивались стремительно и непонятно не только для крестьянского ума, но и для командования польской армии. Перед ней — вермахт, в тылу — большевики, и определить, кто из них представляет большую опасность, в тот миг казалось достаточно сложным. Но как рассудило время и скудные вести от соседей и дальних родственников, немецкий плен, где оказалась часть офицеров польской армии, в которой служил Адам, давал, в отличие от советского, хоть какой-то шанс на спасение.

— Ой, цо ж то бэндзе, Ирэна, что будет, — причитала соседка баба Ольга, — всех польских солдатиков красные похватали всех до одного. Говорят, отвозят в лагеря специальные, а потом в Сибирь. И ведь главное — ни письма, ни весточки ни от кого не дождаться. Будто в воду канут. А сейчас и за семьи солдатские взялись. Уже и к Франковским приходили, спрашивали, где сын. Те, мол, не знаем и все тут, так ведь Юрек их — солдат простой, а твой Адам офицер.

— Ты бы, баба Ольга, запамянтовала об тым и поменьше языком своим чесала, особенно в Несвиже. Не приходят — и ладно, хотя я и сама этому удивляюсь. Может и не известно им про Адама ничего.

— Как же, неизвестно, — не унималась баба Ольга, — им все обо всех известно, а если и не знали, то уж будь уверена, доброжелатей хватает, чтоб донести. Вон, Франковские живут на хуторе, в город носа не кажут, и то на них донесли, ой, цо бэндзе, Ирэна.

— Шла бы ты, баба Ольга, со своими Франковскими, — начала злиться пани Ирэна, — и без тебя на сердце горько. Может и нет уже в живых Адамушки моего… Иди уже. Не трави душу. — Видать, сама, ведьма, выведать что-нибудь хочет, — подумала Ирэна, но вслух эту мысль не высказала. И так врагов вокруг хватает.

Ирэна и сама удивлялась, почему представители новой власти не обратили на нее внимания. Органы безопасности советской республики с особым пристрастием относились к выявлению на недавно занятой территории Западной Белоруссии лиц польской национальности, уделяя особое внимание бывшим сотрудникам польской администрации и военнослужащим. Полностью разобраться в причинах столь жесткого обращения советов с поляками пани Ирэна не могла, но практичный женский ум подсказывал ей, что большевики просто мстят за поражение двадцатилетней давности, после которого Западная Белоруссия отошла к Польше. Наверстывают упущенное, хотя от поляков и многие белорусы вдоволь натерпелись. Политики грызутся между собой, а народ мучается. Впрочем, на этой многострадальной земле, неоднократно переходившей из рук в руки, всегда было неспокойно. Наверное, Боженька нам такую долю определил, полагала пани Ирэна.

Адам никогда не делил людей по национальному признаку. Ему было все равно, кто перед ним, белорус, поляк, еврей или украинец, которых на территории Западной Беларуси, отошедшей по Рижскому соглашению 21-го года к Польше, проживало много. Парень не мог понять отношения своего отца и польской родни к евреям и белорусам.

— Да они такие же, как и мы, — еще в детстве пытался он объяснить отцу, — одни, правда чернявые и в бога другого верят, а белорусы вообще такие же, как и мы, только говорят чуть иначе.

— Не все так просто, сын, — с жидами всегда надо держать ухо востро, хитрые они. Чужого поля ягода. А белорусы — они, вроде бы нам как братья — славяне, и жаль их, но они лишь пешки в политической игре.

— Как это понимать, пешки? В чьей игре? — спрашивал Адам.

— Со временем сам разберешься, что к чему, — вздыхал отец.

Тогда Адам не очень понимал, о чем толкует отец, но когда подрос и поступил в промышленное училище в Кракове, потихоньку понял. Разобраться в тонкостях политических и национальных распрей, а заодно впитать азы коммунистического учения Адаму помог его старший товарищ Яцек, с которым он познакомился на спортивных занятиях в гимнастическом зале училища. Именно он привел Адама в коммунистический кружок, где чем-то напоминавший Гитлера пропагандист из КПЗБ, по имени Авдей, на первом же занятии внедрил в сознание Адама любовь к пролетарским и ненависть к буржуазным идеалам.