Визит дамы в черном - Елена Хорватова Страница 4

— М-м-м! Пища богов! — пробубнил он с набитым ртом. — Митя, ты так много теряешь!

Марта проснулась поздно и, открыв глаза, увидела на столике в своей комнате цветы. В маленькой плетеной корзиночке стояли свежие фиалки с бархатистыми листиками и распространяли потрясающий аромат.

«Что это? От кого?» Марта кинулась к цветам, уже зная ответ на этот вопрос. На карточке, выглядывавшей из фиалок, было написано: «Прекрасной панне от верного рыцаря. Д. К».

— Клавдия Тихоновна! — Марта побежала на кухню, откуда доносился аромат свежего кофе и сдобы. — А кто это принес?

— Мальчишка из цветочного магазина. Надо думать, от кавалера тебе презент.

Фиона, стоявшая на кухне в пеньюаре с чашкой в руке, взяла из руки Марты карточку и мельком на нее взглянула.

— На редкость пошло, — бросила она и вышла.

— Ну-ка, — Клавдия Тихоновна тоже взглянула на карточку. — Ничего не пошло, хорошо пишет, уважительно…

Приехав в Петербург, Марта думала, что будет жить с отцом и его новой женой. Багровы-старшие поселились в Павловске, на красивой добротной даче, купленной отцом по приезде. Деревянный дом, отделанный в русском стиле, с двумя верандами, был продан со всей обстановкой. Ремонта в доме не сделали и обстановку не поменяли, каждая мелочь напоминала о прежних хозяевах. Марта чувствовала себя здесь особенно неуютно — не только чужой дом, заставленный чужими вещами, чужие незнакомые люди вокруг, но и своя семья как чужая.

В первые дни после приезда Марты отец много разговаривал с ней, расспрашивал о матери, о бабушке, об их варшавской жизни, видно, в Америке он все же тосковал по первой семье и до сих пор не забыл Кристину. Но потом он так увлекся делами, что почти перестал обращать внимание на дочь и передоверил общение с ней жене. А отношения с мачехой у Марты как-то сразу, с первой встречи, не сложились. Это не казалось удивительным. Не только в сказках, но и во взрослых романах мачехи ненавидели своих падчериц, причем ненавидели просто так, ни за что… Значит, и в реальной жизни нужно было ждать чего-то подобного. Еще хорошо, если не придется заниматься грязной работой, как Золушке, скитаться по свету, как андерсеновской Элизе, или, куснув отравленного яблока, уснуть, подобно Спящей царевне. Все любимые детские сказки сразу вспомнились Марте, как только она познакомилась с мачехой.

Красивая, довольно молодая женщина, Анна встретила падчерицу подчеркнуто сухо и вскоре ушла к себе. Марта даже не успела как следует ее рассмотреть — зеленоватые глаза, рыжие волосы, уложенные в пышную, невероятно сложную и замысловатую прическу, множество кружевных рюшечек на блузке. Сильный американский акцент, голос высокий, неприятного тембра. И при этом какое-то неопределенное выражение лица, словно черты его слегка размыты. Лицо Анны производило странное впечатление, как незаконченный эскиз художника.

Она старалась поменьше общаться с Мартой — утром вставала рано, гуляла или возилась с цветами в саду, пила кофе у себя в комнате, к обеду не спускалась — спала днем, потом обедала одна на два часа позже остальных. Часто Анна уходила из дома в гости или уезжала куда-то с мужем. Хотя в Россию они вернулись недавно, вероятно, у Анны уже появилось много знакомых. До Марты ей не было никакого дела, они почти не разговаривали. Анна жила собственной размеренной жизнью, и этого ей было вполне достаточно.

Марта проводила все дни в одиночестве, на задней веранде, окна которой, украшенные цветными ромбами стекол, выходили в сад. На веранде стояли два старых плетеных кресла и круглый столик, покрытый клеенкой. Марта устраивалась в одном из кресел с книгой и читала до темноты, завернувшись в плед.

В сундуке, брошенном прежними хозяевами дачи, она нашла несколько связок затрепанных желтых книг «Дешевой библиотеки». Там оказались романы Бальзака, Стендаля, Диккенса… Ее собственная жизнь была настолько бедна событиями, что Марта легко уносилась мыслями в литературный мир, созданный чьей-то фантазией, и словно бы жила в нем. Несчастная куртизанка Эстер, Жюльен Сорель, крошка Поль Домби умирали на страницах книг, оплаканные Мартой, будто были ее близкими родственниками.

Вечером в доме зажигали керосиновые лампы; одна из них, на белом фарфоровом пьедестале, украшала веранду. Но читать при ее неясном колышущемся свете уже не хотелось. Марта уходила к себе и раскладывала пасьянсы, которым научила ее бабушка.

Однажды, выбрав подходящий момент, Марта осмелилась спросить отца о кольце, помнившемся ей с детства.

— Папа, у вас раньше был перстень с прозрачным камнем? Когда я была маленькая, вы носили на пальце кольцо, я помню.

Отец с интересом посмотрел на Марту.

— Неужели помнишь? А что ты еще помнишь?

— Еще куклу в голубом платье, которую вы мне подарили.

— Да, куклу… Конечно, я покупал тебе игрушки. А перстень у меня действительно был красивый. Впрочем, он и сейчас есть, только я носить его не могу, мал он мне теперь. Я на Аляске застудил суставы, видишь, пальцы какие корявые стали. Погоди немного…

Отец принес из своей комнаты шкатулку и достал тот самый перстень.

— Узнаешь? Видишь, тут сбоку на золоте вмятинка — это след от собачьего зуба, с Аляски еще. Ладно, дочка, раз перстень так тебе запомнился, возьми его на память. Замуж выходить надумаешь, так подаришь своему жениху. Только не потеряй, вещь ценная. А теперь ступай к себе, ступай, я занят.

Вскоре отец объявил, что к ним переедет его дядя, Прохор Петрович Почивалов, весьма состоятельный человек, но уже старый и больной, почти слепой.

Нельзя сказать, что на переезд в дом к племяннику Почивалов согласился с радостью. Федора Багрова старик помнил только мальчиком, а слухи о жизни племянника, которые доходили до него позже, чрезвычайно не нравились Прохору Петровичу. Он всегда осуждал Федора за легкомыслие и денежные авантюры. Сам Почивалов был очень расчетливым и хитрым купцом, всю жизнь наживал капиталы, сколотил неплохое состояние, но теперь, в старости, когда силы стали не те, он боялся положиться на чужих — каждый ведь так и норовит обобрать, того гляди, все деньги по ветру разлетятся. Племяннику, может быть, тоже не доверил бы он в прежние времена управлять своими делами, но выхода нет… И потом, Федор с годами как-никак остепенился, опять же — родная кровь, сынок любимой младшей сестры Марфиньки.

Появление в доме капризного, вечно всем недовольного полуслепого старика сделало здешнюю жизнь еще более неуютной. Марта, не зная, чем себя занять, решила читать старику вслух, чтобы отвлечь его от вечного брюзжания. И как ни странно, чтение романов дедушке понравилось. Больше всего пришелся ему по вкусу Диккенс. По вечерам он обсуждал прочитанное со своим старым преданным слугой.

— Этот, мистер Домби-то, я полагаю, не из дворян английских, а тоже из купеческого сословия, только с образованностью. Я ихних купцов всегда недолюбливал, сухие люди, чопорные, хотя в делах у них, конечно, порядок большой, жульничества себе не позволяют. И этот Домби тоже, в делах — хват, а доброты в нем и на грош нету. Вон к дочке родной отношение какое выказал — в бараний рог девку скрутить готов. А за что? Что она мальчиком не родилась, сына, вишь, ему хотелось. А девочке-то родительская ласка еще больше требуется. Хотя что англичане? Наш Федор — хуже Домби всякого, никогда дочь не приласкает, не побалует. Мне вот Бог не послал деток, а я бы уж как их любил, ничего для них не жалел бы, самого себя бы им отдал…