Без обратного адреса - Сантьяго Пахарес Страница 4

– Спасибо. Мне было просто необходимо услышать что-то подобное. – Глаза его блеснули. – В конце концов, в это все и упирается, правда?

– И это единственное, что должно тебя волновать. Забудь о публикациях, продажах, переводах, для этого у тебя есть мы: твой агент и я. А ты ищи только одного – возможности сочинять. Душевного покоя и времени.

– Знал бы ты, как мне не хватает Инес!

Он допил кофе, и они стали прощаться. Официант упаковал для Давида оставшиеся пирожные на память о Лиссабоне. Лео подошел к реке и жестом древнегреческого атлета вдруг метнул в воду зеленый блокнот Давида с записями по роману и бросил быстрый взгляд на его изумленную физиономию.

– Записи мне больше не нужны. Все, что надо, у меня здесь. – Он показал пальцем на свой лоб.

Улыбка его была такой заразительной, что Давид невольно ответил на нее, подумав, что в конце концов его миссия оказалась успешной.

Они вернулись в дом Лео, где тот вызвал для Давида такси. Прощаясь, прочувствованно обнялись. Давид спросил:

– Лео, а откуда вообще взялся Лиссабон? Что тебе в Испании-то не живется?

Лео ответил не сразу, а когда заговорил, голос его звучал глухо:

– Перед тем как родители разошлись, мы здесь провели летние каникулы. Я был еще маленький. Последнее наше лето вместе. Самые счастливые дни моей жизни.

– Господи, – смущенно пробормотал Давид.

– Город не простой. Колдовской. Ты знаешь, что он на четыреста лет старше Рима?

– Нет.

Таксист нетерпеливо нажал на клаксон. Давид сел в машину – снова черно-зеленую. Махнул рукой на прощание. Добрался до своего отеля, в котором пришлось заночевать. Уже уходя, увидел себя в зеркале и остановился. Включил свет, чтобы рассмотреть лучше. Небритое усталое лицо, грязные волосы. Не тридцатипятилетний мужчина, а старик. Сунул расческу, запечатанную в гостиничный целлофан, в карман пиджака, чтобы хоть причесаться по пути в аэропорт Портела. Подхватил ни разу не открытый чемодан и пошел оплачивать свой счет.

В аэропорту сказали, что ближайший рейс через пятнадцать минут, но на него уже нет мест. Следующий – через три часа. Давид мысленно чертыхнулся. Надо было сделать заказ по телефону из отеля. Он купил билет и сел в одно из неудобных пластмассовых кресел, стоявших в ряд под футуристическими скульптурами. Знать бы, что так получится, – остался бы с Лео, поговорили бы еще немного о книге, да и хоть поел бы наконец. Но интуиция подсказывала, что все на самом деле хорошо, что «Клавикорд» у Лео получится и через год книги нового романа встанут ровными рядами вон на те полки в книжном киоске напротив. Он поразмыслил, как занять образовавшееся свободное время.

Вынул телефон и записную книжку. После пары гудков ответили по-португальски. Женский голос.

– Слушаю вас.

– Здравствуйте, Инес, это Давид! Помните меня? Я издатель Лео.

Самолет набирал высоту, внизу серебряной лентой блеснул в вечернем свете Тахо, а Давид вдруг сообразил, что так и не купил Сильвии никакого подарка. Разговор с Инес выбил его из колеи. Проклятие! Попытался заснуть хоть ненадолго, но всякий раз стюардесса мешала, предлагая какие-то напитки. Наконец удалось провалиться в сон, и сразу объявили о посадке в Барахосе. Расческа так и осталась запакованной в целлофан.

Никто Давида не встречал. Он смотрел, как встречавшие кидались на шею прилетевшим. Почти всех встречали – но не его. Почти все созвонились, уточнили час прилета и теперь в терминале прибытия, улыбаясь, искали друг друга.

Через полчаса такси – на сей раз белое с красной полосой – везло его домой, в район Лас-Таблас. Шестьдесят шесть квадратных метров гипрока и ламината за двести тысяч евро по ипотеке с рассрочкой на двадцать пять лет. Уже на пороге, сняв ботинки, он кинулся к холодильнику. После очень легкого завтрака в Лиссабоне Давид ничего не ел целый день и теперь был голоден. Сильвия закупила вдоволь продуктов, холодильник ломился от яств. Дожевывая цыпленка, он поплелся в спальню, на ходу скидывая с себя грязную одежду и оставляя ее на полу, как зверь оставляет свой след.

Сильвия и ее сестра Элена, профессиональный декоратор, оформляли квартиру собственными силами. Им удалось сгладить впечатление от тесноты, правильно подобрав обивку стен, мебель и украшения. Давид всегда наслаждался уютом и чистотой своей светлой, приятной для глаза, квартиры. Он подозревал, что для женщин оформление комнат было скорее предлогом для встреч, бесконечного кофе под музыку и нескончаемых же разговоров не только об интерьерах, но и обо многих из тех вещей, которые они раньше вполголоса обсуждали с Сильвией, нежась друг рядом с другом под простыней. Обо всех тех вещах, которые теперь стали так далеки от него – человека в вечных разъездах, оторванного от Сильвии, измученного стрессом ежедневной нервной работы.

Давид позвонил в издательство и сообщил, что завтра выйдет на работу. Эльза, личный секретарь Коана, известила его, что шеф хотел бы видеть его утром. Он спросил себя, что это означает – начальство ведь не приглашает вас к себе срочно и с утра пораньше, чтобы одобрительно потрепать по плечу (вместо того, чтоб повысить зарплату). Позвонил он и Сильвии, хотел сказать, что приехал, но она блокировала его звонок на втором гудке. Давид нахмурился. Вообще, у него было время поспать до ее прихода, но о спокойном сне теперь мечтать не приходилось. Сильвия не простит, что он забыл о ней, о ее чувствах. Давид встал под душ и стоял под горячими струями до полного изнеможения, дожидаясь, пока острота тоски притупится, а голова отяжелеет. Дважды намыливался, словно надеясь смыть с себя вину и усталость, оставив только распаренную красную кожу. Прямо в купальном халате принялся раскладывать вещи из чемодана по полкам шкафа. Одежда, которую он так и не надел, все равно измялась, и ее пришлось положить в глажку. Наконец у него в руках остался лишь пакет из лиссабонской кондитерской с «вифлеемскими» пирожными. Не зная, что с ним делать, Давид тяжело сел на кровать.

– Простыни намочишь своим халатом.

Он не услышал, как Сильвия вошла. Строгий костюм, белый воротник блузки поверх лацканов пиджака. Волосы, собранные в узел на затылке, слегка выбились из прически, пока она добиралась домой. Карие глаза, вокруг которых было несколько крошечных веснушек, глядели со спокойным любопытством. Давид поднял голову и смотрел ей в лицо, пока она не улыбнулась, а он не понял вдруг, что может наконец расслабить мышцы, напряженные почти до судорог. В такие минуты они с женой словно погружались друг в друга, мгновенно схватывая смысл без слов, и никакие слова не могли бы заменить этого чудесного единения в молчании. Полуулыбка, так и не прорезавшаяся на лице, слово, едва не сорвавшееся с губ, еле заметный жест – всего этого с избытком хватало для взаимного понимания. Не было нужды в звуках, когда одни глаза говорили «прости, я так виноват», а другие – «знаю, не мучайся так». Они понимали друг друга, как два моряка в одной лодке во время бури. Когда на кону жизнь, сами собой появляются слаженность в работе и мгновенное понимание друг друга. Людям не до взаимных претензий, когда необходимо дружно, лихорадочно вычерпывать воду из лодки, чтобы оставаться на плаву, а не тонуть. Лучше с кровавыми мозолями, да жить, чем пойти на корм рыбам. И пусть он только будет рядом, твой друг – каким бы он ни являлся.