Трансфер на небо - Анна и Сергей Литвиновы Страница 4

Овсянников стоял, хмуро скрестив руки на груди. Кондаков с насмешливым презрением наблюдал за ним.

– Брось, – примирительно продолжал Галеев, обращаясь к своему коллеге-вратарю. – Ну, хотел мухлюнуть – не вышло. А раз не вышло – значит, абзац. Не корову проигрываем. Чего тут париться! Зачем разборки, блин, устраивать?

Уговоры и Галеева, и Карпова подействовали на врагов. Кондаков и Овсянников обмякли в их руках. Драться уже никто не хотел. Кондаков смерил презрительным взглядом своего недруга, вырвался из рук Карпова, развернулся и стремительным тайфунчиком вылетел из комнаты отдыха. Галеев отпустил Овсянникова и стал собирать расшвырянные по столу и полу карты.

– Вот и поиграли, – с усмешкой сказал Карпов и зевнул. – Ладно, мужики, я в люльку.

Карпов не спеша вышел из комнаты. Овсянников молча помог Галееву собрать карты.

Спустя три минуты свет в комнате отдыха погас. Это было в десять минут первого ночи.

Спустя еще полчаса на базе воцарилась тишина. Но то была не полная, мертвая тишина сонного царства. Тот, кто лежал без сна и прислушивался ко всему происходящему, мог различить в этом покое самые разные отдаленные звуки. Из комнаты отдыха чуть слышно то бубнил, то пел телевизор. В районе того номера, где расположились Нычкин со своей любовницей Снежаной, раздавались шепотки, открывалась дверь, слышался звук шагов. Кто-то вроде бы ходил и по улице, стучал каблуками. Потом, кажется, донеслось хлопанье входной двери, ведущей в корпус. Затем, наконец, все успокоилось. Тихий саван ночи окутал Светловку…

…А потом вдруг ночную тишину прорезал женский крик. Крик, полный ужаса и отчаяния.

Он раздавался из комнаты Нычкина.

Пятеро подозреваемых

Тишина и темнота лежали над Светловкой, над Подмосковьем, над всей Россией. А здесь, на базе футбольной сборной, взбудораженной диким женским воплем, слышалось хлопанье дверей, шаги, голоса.

Карпов, стареющий легионер из «Реал-Валенсии», пришел на Снежанин крик первым. Именно пришел, а не прибежал, потому что все в жизни, что происходило за кромкой футбольного поля, он делал нехотя, с очевидной ленцой.

– Ну, ни фига ж себе… – пробормотал он, заглянув в номер Нычкина.

В комнате ярко горела люстра, по полу была в беспорядке разбросана одежда – незатейливая мужская и кружевная женская. Окно в номере распахнуто настежь, и в черноте за ним летали крохотные первые снежинки быстро перешедшие в дождь. А на кровати лежал, раскинув руки… нет, не хозяин комнаты, не Нычкин.

Это был юный друг Карпова – Кондаков. Лицо бледное, глаза закрыты.

Измятые простыни пропитались кровью. Голая рука свешивалась к полу. Голова – запрокинута. Рядом на кровати валялся окровавленный нож.

А на пороге комнаты стояла нычкинская девушка, модель Снежана, в одном халатике. Она прислонилась к косяку и рыдала, зажимая рот рукой.

Но почему Кондаков оказался здесь, в чужой постели? Почему расположился в ней голый? И, главное: кто и зачем перерезал ему горло?

Снежана молча рыдала. Когда-то она была девушкой убитого Кондакова. Теперь она стала любовницей хозяина номера – Нычкина. Да и прочие игроки сборной, хоть от щебета ее и морщились, но поглядывали на нее с вожделением. Победительная блондинка-модель, казалось, могла уложить в свою кровать любого, кого бы только захотела.

Но сейчас… Сейчас на нее было жалко смотреть. Эффектная модель – грудь торчком, ноги от ушей – на глазах превратилась в маленькую испуганную девчонку. По щекам текли слезы, она вся съежилась, и даже казалось, что ее роскошные формы уменьшились на пару размеров.

…Тут на крик подоспел наконец Нычкин, хозяин номера. Он был одет в тренировочный костюм. В прорези куртки виднелось мускулистое волосатое тело. Роскошный чуб встрепан. Нычкин заглянул в свой собственный номер, подслеповато сощурился от яркого света. Пару секунд он остолбенело глядел на убитого, раскинувшегося на его личной кровати, а затем перевел взор на свою съежившуюся любовницу – фотомодель Снежану.

– Ну, ты даешь, мать… – угрожающе пробормотал он. Снежана ничего не ответила, только зарыдала еще пуще, закрыв глаза рукой.

– Значит, взялась за старое, да? – протянул Нычкин, обращаясь к бедной старлетке. Казалось, его не столько поразил факт убийства товарища по сборной, сколько мысль о том, почему и как в его собственной кровати вдруг оказался Кондаков. Для него ответ был очевиден: воспользовавшись его отсутствием, Снежана пригласила туда Кондакова. И он сурово спросил её:

– Поблудить решила? Хозяин из лавки – мыши в пляс. Так, да?

– Васечка… Я тебе все объясню… – пролепетала Снежана. – Васечка…

– Шлюха ты натуральная! – с горечью бросил Нычкин.

– Не было у нас с ним ничего, Васечка… – жалко кривя рот, забормотала Снежана.

– Не было! Расскажи об этом своей бабушке!

– Он хотел, но не было… – сквозь слезы проговорила девушка.

– Потому что ты его убила, – с нервным смешком бросил Нычкин.

– Не-ет! – отчаянно выдохнула-выкрикнула Снежана.

– А, может, он и не мертв вообще, – задумчиво, как бы самому себе, сказал Карпов.

Покуда Снежана с Нычкиным выясняли отношения, он стоял на пороге и тщательно рассматривал внутренности номера.

– Надо пульс хотя бы проверить, – продолжил он. – А ты, Нычкин, давай в милицию звони. И Старшому.

Вялый, негромкий голос Карпова всегда оказывал магическое действие на партнеров по команде. Его слушались беспрекословно – капитан он и есть капитан. Вот и сейчас Нычкин тут же перестал пререкаться со Снежаной. Отступил на пару шагов в глубь коридора. Пошарил по карманам тренировочных, видимо, в поисках мобильника. Не нашел. С горечью бросил в адрес модельки:

– Коза ты драная!

Снежана заплакала еще пуще.

Нычкин вздохнул и потопал по коридору – очевидно, за телефоном.

И в этот момент Карпов оказался рядом с номером практически в одиночестве – зареванная Снежана отвернулась и пыталась бумажным платочком промокнуть свои слезы. Тогда Карпов осторожно вошел внутрь комнаты. Мягко, неслышно ступая, он приблизился к кровати. Дотронулся до безжизненно откинутой руки Кондакова. Попытался нащупать на ней пульс. Долго его искал, а потом махнул рукой и тихо пробурчал себе под нос:

– Мертвее не бывает…

Затем он обогнул кровать и подошел к распахнутому окну. Вгляделся в темноту. Комната находилась на первом этаже. Внизу, под окном, расстилалась асфальтовая дорожка. На ней стояли лужицы. Поверхность луж рябили острые и мелкие капли дождя. Ни единого огонька не было видно из окна. Ни малейшего шороха не раздавалось в ночи.

Карпов внимательно рассмотрел подоконник. Пробормотал про себя: