"Все на выборы!", или Пуля для сутенера - Фридрих Незнанский Страница 4

— Славно тут у вас, — сказа Егор, пуская дым и щурясь на солнце. — У нас холодно и пасмурно.

— В деревне Гадюкино дожди? — насмешливо осведомился Лазаренко.

— Злой ты, майор. — Егор с наслаждением затянулся сигаретой. — Сам-то куришь?

— Бросаю, — отозвался Лазаренко. — Со вчерашнего дня перешел на четыре сигареты в день.

— Везет тебе. А я вот никак не мшу бросить. Раз десять пытался, и все без толку.

— Тебе» нельзя, — сказал на это Лазаренко. — Ты же «шпион». А «шпион» должен курить. Чуть какая заминка — бац! — сигарету в рот. И тяни себе с угрюмым видом, чтобы не выдать своего волнения.

Егор тихо засмеялся.

— Вижу, ты любишь шпионские фильмы?

— Обожаю, — мрачно отозвался Лазаренко. — Кстати, «шпион», там на заднем сиденье сумка, а в ней — папка с бумагами. Если не лень — достань и ознакомься.

— Материалы по нашему делу?

— Угу. Только не по вашему, а по нашему.

Егор пожал плечами:

— Я так и сказал.

Достав папку, Кремнев водрузил ее на колени, раскрыл, пробежал взглядом по протоколам осмотра и удивленно посмотрел на Лазаренко.

— Выстрелы в пах?

Лазаренко кивнул:

— Да. Это мало похоже на политическое убийство, правда?

Егор сдвинул брови.

— Как знать. Может быть, кто-то хочет, чтобы это не было похоже на политическое убийство. — Он снова опустил взгляд в раскрытую папку.

Минут пять Егор читал протоколы молча. Затем вздохнул и высказался:

— Гнусная история. У тебя в практике было что-нибудь подобное?

— Ты имеешь в виду выстрелы в пах?

— Да.

Лазаренко покачал головой:

— Нет. Ну, то есть, иногда случалось. Но чтобы сознательно и — серийно. — Он снова покачал головой: — Нет, такого не было. Мужики обычно не стреляют друг другу в пах.

— Намекаешь на то, что убийца — женщина?

Лазаренко подумал и ответил:

— Вряд ли. Я в сыске двенадцать лет, но никогда нс встречал женщину-киллера.

— Далмацкого убили в машине, — сказал на это Кремнев. — А человек он был осторожный. Он мог впустить девушку, потому что она не вызывала у него подозрений.

Однако Лазаренко возразил и на этот раз.

— Далмацкий был педик, — хмуро сказал он.

— Что?

— Гомосексуалист, если тебе так больше нравится. Он терпеть не мог женщин. Если бы он и впустил незнакомца в машину, то только смазливого парня.

— Гм… — Егор задумчиво поскреб ногтем переносицу. — Вот, значит, как. Выходит, все не так просто, как я думал.

— Просто никогда не бывает, — заметил Лазаренко. Он покосился на Егора и спросил: — Ты ведь не сыщик?

— Нет, — ответил Кремнев.

— И никогда им не был?

— Нет.

Лазаренко усмехнулся:

— Остается надеяться, что ты не будешь «лезть вперед батьки в пекло» и терзать меня глупыми вопросами.

— С первым я согласен, — улыбнулся Егор. — А вот второго обещать не могу. Чтобы чему-то научиться, нужно задавать как можно больше вопросов. Другого способа нет. Тебе остается только смириться.

— Да уж, — проворчал Лазаренко. — Навязали же тебя на мою голову. — Майор сбросил скорость и свернул в переулок. — Подъезжаем, — сказал он. — Вон твоя гостиница.

Егор выглянул в окно и одобрил:

— На вид неплохая.

— Внутри будет еще лучше, — пообещал Лазаренко и остановил машину. Он взглянул на Егора и сухо осведомился: — Десяти минут хватит?

— Чтобы бросить сумку?

— Да.

— Хватит и пяти.

— Тогда ровно через пять минут я уезжаю — с тобой или без тебя.

Егор прищурил серые глаза и усмехнулся:

— Злой ты.

— Уж какой есть, — с такой же усмешкой ответил ему майор Лазаренко.

Угорский правительственный чиновник Владомир Николаевич Голышев возвращался домой в скверном настроении. День не задался с самого утра. Вначале он получил разнос у губернатора, потом сломалась казенная машина, и он вынужден был мотаться на объект за свой счет, а к концу рабочего дня — в довершение всех бед — прихватило сердце. Слава богу, в кармане оказался валокордин, иначе — черт его знает, чем бы все это могло закончиться.

За долгие годы работы «в аппарате» Голышев научился повелевать. Метод был прост, но эффективен. Сначала он долго сверлил подчиненного змеиным взглядом, а потом — когда тот совсем раскисал — разражался такой чудовищной бранью, что подчиненный сжимался от ужаса в мягкий комок, который Владомир Николаевич с большим удовольствием размазывал по полу самым тонким слоем.

Эта милая привычка заслужила ему в народе прозвище Гоблин, которым Голышев втайне гордился. Не будучи чрезмерно начитанным, он считал, что гоблин — это нечто среднее между древним богом дождя и каменной плитой, которой задвигают вход в склеп.

Идти домой Владомиру Николаевичу не хотелось. Он зашел в магазин и купил бутылку «батвайзера». Затем отправился в небольшой скверик, откуда был виден его дом. Там он сел на скамейку, развязал шнурки туфель и разулся. Поставил ноги на туфли и блаженно расслабился.

Затем Голышев открыл пиво и с наслаждением сделал большой глоток. Пиво не успело нагреться и было на редкость вкусным. Жизнь начинала налаживаться.

Однако мысль о Миронове и Далмацком мешала полностью расслабиться. Два убийства за неделю. Что бы, черт возьми, это могло значить? Неужели кто-то, в самом деле, собирается сорвать переговоры? Да нет, вряд ли. Слишком радикально. Серьезные дела так не делаются.

Нужно будет связаться с начальником отдела убийств МВД и лично проконтролировать расследование. А пока… Пока не стоит забивать этим голову.

Голышев снял очки, сложил их и запихал в карман пиджака.

«Надо почаще сюда приходить», — подумал он.

Ветер приятно шевелил волосы. Солнце уже не жарило, и Владомир Николаевич сам не заметил, как задремал.

Проснулся он от того, что кто-то тронул его за руку.

— Что такое? — встрепенулся Голышев.

Пока Владомир Николаевич спал, на улицу опустились сумерки. На скамейке рядом с ним сидел человек в черной ветровке.

— Мы знакомы? — спросил его Голышев.

— Может быть, — услышал он в ответ. — А может быть, и нет.

Незнакомец говорил приглушенным голосом. Воротник его ветровки был поднят. Темная бейсболка надвинута на глаза. Несмотря на сгустившиеся сумерки, на лице незнакомца поблескивали темные очки.